– Нет-нет, – запротестовал Антон. – Давайте я послушаю, чтó она поет.

– Так не положено. Решили наблюдать без звука – наблюдайте.

Несмотря на увечную ногу, девочка очень подвижна. Она ни секунды не находится в покое. При этом не всё время работает – постоянно на что-то отвлекается. Вот разинула рот, смотрит на низко летящую сороку, что-то кричит ей, машет рукой. Потом заинтересовалась чем-то в воде, вылавливает веткой, рассматривает, прицепляет себе на лоб, к платку. Кажется, это рыбья чешуя – она поблескивает на солнце. Девочка, наклонившись, рассматривает свое отражение, вертит головой, чтобы точка на лбу посверкала. Но и работа у нее идет споро. Корзина быстро пустеет, а потом так же быстро наполняется уже прополосканным бельем.

Всё. Вскочила. Захромала обратно к доске.

– У вас минута-другая, чтобы решить, как вы поведете разговор, от которого будет так много зависеть. Ну-ка, каково ваше предварительное впечатление от девочки?

– Непосредственна, импульсивна, существует в очень замкнутом мире, ограниченном пределами кратера. В ее жизни огромную роль играют религия, традиции, всякого рода суеверия… – стал перечислять Антон. – Наверняка имеет весьма туманное, насквозь мифологическое представление об устройстве природы. Хромая – значит, не может полноценно участвовать в играх с ровесниками. Вероятно, привыкла быть сама по себе… Не знаю, что еще.

Епифьева покивала, быстро записывая.

– И тем не менее вам пора ей показаться. Многое будет зависеть от того, как вы это сделаете. Вы вернулись к месту, где девочка перейдет расщелину. Что – просто выйдете из-за куста? Или сначала подадите голос?

– Дайте подумать… Главное ее не испугать. Это будет трудно, она ведь скорее всего никогда не видела чужих. Вторая задача, тоже непростая, – нужно сразу ее к себе расположить… Хм. Нужно, чтобы я был в пассиве, а она в активе.

– Как это?

– Если я выйду к ней или ее окликну, то активность проявлю я, а девочка окажется пассивным рецептором. Это нервирует, пугает.

– Любопытно. А как может быть иначе?

– Она должна увидеть меня раньше, чем я ее. И так, чтоб не испугалась, а ощутила… например, любопытство. Вот что я сделаю, – окончательно вовлекся в игру Антон. – Я положу на тропинку цветастый платок, которым замотана моя шея. Вы же помните, я взял его с собой?

– Так-так.

– В домотканном, блеклом гардеробе нашей героини ничего яркого никогда не было. Она обомлеет, когда увидит этакую красоту с ярко-красными цветами. А потом услышит тихий, жалобный, совсем не страшный звук. Посмотрит вокруг и увидит стонущего человека без сознания – меня. Пугаться такого не приходится. К тому же девочка поймет, что невероятно красивая вещь как-то со мной связана. Может быть, девочке все же захочется убежать, но тут я тихо и жалостно попрошу воды… Нет, чтобы она не вообразила, будто я бес или леший – раскольники ведь суеверны, – я обязательно помяну Христа. «Доченька, Христа ради, водицы испить…». Что-нибудь в этом роде. Ну как?

– Довольно неожиданно, – деловито ответила исследовательница, записывая. – Не вполне совпадает с моим прогнозом. Тип «Ученый», это теперь ясно. Сугубо головные умозаключения. Не обратили внимания, что хромоножка любовалась своим отражением. Значит, чтобы расположить ее к себе, не мешало бы ввернуть что-нибудь типа «какая ты красивая». Зато нетипичное для «Ученого» довольно точное понимание девичьей психологии…