Рабочие и крестьяне Страны Советов смыкали свои ряды, стараясь восполнить тяжелую утрату массовым ленинским призывом в большевистскую партию. Тем временем в Париже и в Софии, в Гельсингфорсе и в Праге шло буйное ликование.

Витийствовали с трибун лидеры обанкротившихся партий и правительств, состязались в красноречии. За закрытыми дверями денно и нощно совещался битый Красной Армией генералитет. «Близится девятый вал и счистит с русской земли комиссарскую нечисть», — предсказывали белогвардейские газеты.

Впрочем, эмигранты не ограничивали себя лишь упражнениями в составлении лихих прожектерских планов. Резко усилилась их шпионская и диверсионно-подрывная работа против СССР, участились антисоветские провокации, выстрелы из-за угла, переходы границы вооруженными бандами.

Короче говоря, за воспрянувшей духом белой гвардией нужен был глаз да глаз. С этой точки зрения подозрительные сборища «бывших людей», как ни потешны они, также требовали присмотра.

Учитывали, конечно, чекисты и весьма занятную возню на лицейском подворье Ленинграда. Не молодую, не звонкоголосую возню юных лицеистов времен Пушкина, а, скорей, зловещее змеиное шипенье, явно не имеющее ничего схожего с вольнолюбивыми лицейскими традициями. Шипенье антисоветское, раздраженное, старческое.

На Гороховой было известно, что у жительствующих в городе питомцев бывшего Императорского Лицея существует своя подпольная «касса взаимопомощи» с выборным правлением, что в дни лицейских праздников собираются они на домашние обеды по подписке, отстояв предварительно молебен в церкви Козьмы и Демьяна.

Удивительны были эти богослужения лицеистов двадцатых годов XX века. Ни Пушкина, ни Кюхельбекера добрым словом на них не поминали, хотя должны бы, казалось, с гордостью произносить славные их имена, украсившие лицейскую историю.

Поминали всякий раз махровых реакционеров и мракобесов, отличавшихся собачьим усердием на верноподданнической государевой службе, а специально заказанный молебен в день святого Николая Мирликийского, изрядно встревожив прихожан церкви лукавыми поповскими иносказаниями, осмелились посвятить «невинно умерщвленному» самодержцу всероссийскому Николаю II.

Осведомлены были чекисты, что на одном из домашних обедов, хватив горячительного, бывшие воспитанники Лицея с великим воодушевлением скандировали чьи-то стишки, сочиненные в подражание известному пушкинскому шедевру. Стишки были убогие, пакостные, с недвусмысленными антисоветскими намеками:

Словом, поднабрался со временем целый ворох тревожных фактов и наблюдений. Надо было принимать какие-то меры.

Очень бы, конечно, эффективно малость вразумить не в меру ретивых любителей конспиративных штучек. Вызвать повесткой на Гороховую, вежливо и твердо потребовать объяснений.

Что это, дескать, за «касса взаимопомощи» создана вами в обход советских законов и кому она оказывает вспомоществование, если на балансе ее всего 23 рубля и 89 копеек? Растолкуйте также, сделайте милость, какой гимн изволите называть родным: быть может, «Боже, царя храни»? И вообще, милостивые государи, пора бы уж в условиях пролетарской диктатуры вести себя несколько скромней. Мы имеем возможность и достаточные основания любому из вас предъявить серьезный счет, но, как видите, не предъявляем, воздерживаемся. Следовательно, и вам нет резона нарываться на излишние осложнения. А стишки, кстати сказать, декламировались у вас скверные, явно графоманские. Просвещенной публике как-то не к лицу восхищаться столь дурным сочинительством...