— Вправду белая! Не очень, конечно! Скорее — желтенькая… Но это уже что-то!

Теперь пришел черед удивляться Августу. Да, это уже была не так называемая коричневая яшма, которую Беттигеру удалось получить года три назад. Но новая чашка была если и не белой, то все же бледно-розовой.

— Вина! — воскликнул Август. — Это уже больше чем полдела. У нас будет свой фарфор. А он не дешевле золота! Пусть я проиграл десять сражений, но я выиграю одиннадцатое. Фарфоровое! Я стану самым богатым человеком в мире. И скуплю всех — и Петра, и Карла, и даже папу римского. И приторгую себе наконец даже бессмертие.

Вскоре курфюрст, Фрейлих и Беттигер были пьяны. Шатаясь и роняя стулья, они пели:

Караульные гвардейцы у входа в дом четко несли службу и делали вид, что не слышат разгульной песни…

Бывшего генерального судью Василия Леонтьевича Кочубея и полковника Искру везли из Смоленска в Киев по берегу Днепра. Их охранял стольник Иван Вельяминов-Зернов со взводом солдат, хотя было совершенно неясно, как могут убежать двое измученных допросами и кнутами, а теперь еще и закованных в кандалы людей. На привалах Кочубей сидя спал, опустив голову на грудь. Искра, напротив, был весел, гремя кандалами, подходил к берегу, смотрел на воду.

— Но-но! — кричал стольник. — Назад! Знаем вас — прыгнешь.

— Зачем же мне прыгать? Я хочу еще в Киеве побывать, на гетмана Ивана Степановича Мазепу поглядеть. Знатный человек. Жаль, стар уже, скоро помрет…

— Тебе раньше голову отрубят!

— Сначала отрубят, а потом пришьют! — отвечал Искра.

— Побойся бога!

— Бога я боюсь, — не унимался Искра, — а Мазепу мне уже бояться ни к чему. Даже царь московский теперь не страшен. Это ему надо бояться, что не послушал нас. То-то он удивится, когда узнает, что мы были правы. Вот тогда и велит пришить каждому из нас по две головы вместо одной отрубленной.

— Тебе легче не станет.

— Как знать! — отвечал Искра. — Если того света нет, то тогда, конечно, дело плохо, а если он есть, то ведь хорошо разгуливать на том свете с двумя головами. Там я вас всех буду дожидаться. И гетмана, и царя Петра, который не умеет ценить верных людей, и даже тебя, Иван, могу там встретить. Посидим на завалинке, побеседуем…

Сотник крестился и отходил от Искры прочь. Ему все это казалось странным. Только что бывший полтавский полковник кричал под кнутом, просил о помиловании, клялся, что по неразумению, глупости и злобе донес на гетмана, а теперь ведет себя так, будто не было допросов и пыток в Витебске и Смоленске, будто он снова готов жаловаться царю.

Зато Кочубей притих и погас. Он в свое время стольких послал на смерть и так часто глядел в глаза людям, чьи головы велел рубить, что, может быть, теперь считал, что нынешняя его беда — расплата за дела прошлые? Наконец, именно он, Василий Кочубей, помог Мазепе оклеветать в глазах московского боярства гетмана Самойловича. Мазепе нужны были гетманский бунчук и булава[16] и он осторожно, умно выставил в глазах Москвы Самойловича предателем. Кочубей в ту пору тоже охотно подпевал Мазепе…