— Легко сказать — не волнуйся… Коннор… он ушел. Он так на меня обижен! Он на меня никогда так не злился. Никогда!

— С чего это он на тебя разозлился?

— Брэнна, я сняла бусы. — Мира потерла себя по шее, где должно было висеть заговоренное ожерелье. — Клянусь, я ничего не соображала. Поддалась настроению — я такая злая была! Сняла ожерелье и сунула его в карман, когда пошла ворошить навоз.

Рука Брэнны замерла.

— С голубым халцедоном, нефритом и яшмой? — осторожно спросила Брэнна.

— Да, оно самое. Я просто сунула его в карман… вместе с оберегами. И пошла ругаться со всеми подряд, пока Бойлу это не надоело и он не услал меня на компост. А поскольку это грязная работа, да еще на улице лило как из ведра, то я переоделась в брезентовую куртку. Я не подумала — даже не вспомнила, что я без ожерелья, понимаешь? Я бы ни за что без него не вышла! Клянусь, даже в том состоянии, в каком я была, я бы намеренно так никогда не сделала.

— Ты сняла то, что он подарил тебе в знак любви, дал тебе для защиты. Чтобы оградить от беды тебя — ту, кого он любит. Ты всадила нож ему в сердце, Мира.

— Ой, Брэнна, ну пожалуйста… — Мира всхлипнула, а Брэнна встала, подошла к окну и стала смотреть в темноту. — Пожалуйста, не отворачивайся от меня!

Брэнна повернулась, и теперь ее глаза горели праведным гневом.

— Как ты можешь говорить такие жестокие и бессердечные вещи?

Мира вновь стала бледной как полотно.

— Нет. Нет! Я…

— Бессердечные, жестокие и эгоистичные. Ты всегда, сколько себя помню, была мне подругой, сестрой — разве что не кровной. И ты могла подумать, что я от тебя отвернусь?

— Нет! Не знаю. Я совсем запуталась, все в голове перемешалось.

— Поплачь, тебе будет полезно, — сухо проговорила Брэнна и кивнула. — Ты редко плачешь, но сейчас слезы тебе на пользу. Это своего рода очищение. В этом доме пять человек — нет, не совсем так, поскольку Айона с Бойлом, сразу как ты очнулась, поехали собрать твои вещи.

— Собрать мои…

— Тихо! Я не закончила. Эти пятеро тебя любят, и никто из нас не заслужил подозрений в том, что может тебя разлюбить, раз ты натворила дел.

— Прости. Прости меня! Мне ужасно жаль.

— Это я знаю. Но, Мира, пойми, я стою между вами двумя — между тобой и Коннором — и люблю вас обоих. Понимаешь, он же винил себя, что недостаточно тебя защитил!

— Я знаю. — При каждом слове ее голос запинался и дрожал. — Он мне сказал. Я вспомнила. Я ему сказала. И он от меня ушел.

— Да не от тебя он ушел! Он ушел из комнаты, Мира, дурочка ты. Он же Коннор О’Дуайер, самый порядочный и честный мужчина на свете! Это не твой папаша, будь он неладен. Не подонок какой-нибудь.

— Я не имею в виду… — На Миру волной нахлынул весь ужас происшедшего, с такой силой и отчетливостью, что у нее перехватило дыхание.

— Успокойся! Дыши спокойно! — Брэнна кинулась к подруге, схватила за руки, напрягла волю и подавила поднимающуюся в ней панику. — Ты будешь спокойна, будешь дышать ровно. В глаза. Смотри мне в глаза! Вот, хорошо. Ты спокойна, ты дышишь полной грудью…

— Я вспомнила.

— Сперва успокойся. Сюда никакому злу не проникнуть. Никакой черной магии! Мы ворожили на свечах, разложили всюду травы и камни. Здесь святилище. Здесь покой.