«Я не рабыня, — повторяла Миррина при каждом удобном случае. — Я эллинка, попавшая к диким варварам в плен».

Арзаку было четыре года, когда Старик привел Миррину в кибитку и положил ей на руки слабо пищавшую Одатис. Как они сами с Одатис очутились у Стакира, Арзак не помнил. Он очень боялся, что сестренка умрет. Она была так мала, что еще не умела есть. Но Миррина опустила в горшок клок чисто вымытой шерсти, Одатис схватила его губами и принялась сосать.

С той поры зимнее солнце десять раз сменилось весенним. Для Арзака Миррина стала старшей сестрой. Одатис называла Миррину «мата» — мама, и Миррина любила ее словно родную дочь.

Сейчас малышки не было с ними, ее увезли в царский стан. День или, может быть, два надо ждать ее возвращения.

Луна катила по небу свой круглый щит. На щите кольцом свернулась пантера. Каждый скиф с детства привык различать круглую морду, мягкие лапы, клыкастую пасть.

Пока звездная россыпь меняла узоры, Старик раскалил в горне металл. Стала видна огненно-красная полоса, зажатая в плоских щипцах. Заходил молоток. Новый сноп искр рванулся к луне, окружив Старика светящимся голубым маревом.

— Смотри, Миррина, он словно дух.

— Запомни, имя бога — Гефест.

Больше они не сказали ни слова и только смотрели, как ходил вверх-вниз молоток. Удары делались чаще, марево искр тускнело, металл остывал. И в тот миг, когда луна покинула самую высокую из своих стоянок, над головой Старика взметнулся отливавший голубизной клинок.

— Сделал! — крикнули вместе Арзак и Миррина.

Еще один нетупеющий акинак! Он будет бить и не сломается, будет резать и не затупится, чем больше врагов убьет, тем злей и тоньше станет. Луна, и заветное слово, и лучший на свете мастер заточили его навечно!

Старик подержал клинок в ладонях над головой, и луна наполнила металл своей силой. Потом он вонзил клинок в землю, чтобы сила земли вошла в металл, потом привязал клинок к поясу. Хотя не ему носить замечательное оружие — приедут из царского стана и заберут акинак, — но пока акинак при нем, Старик привязал его справа, как положено воину, и двинулся в степь. Там он дождется рассвета и покажет клинок солнцу, чтобы закалили металл огненные лучи.

— Хочу быть, как он, — прошептал Арзак. — Хочу узнать все тайны металла, хочу сделать нетупеющий акинак, хочу стать мастером. — Арзак шептал до тех пор, пока Старик не скрылся из виду. Потом он залез под кибитку, где был раскатан войлочный толстый ковер.

Светлый луч косо упал на войлок. Арзак чихнул и проснулся. Спал он недолго. Солнце едва успело сменить луну. Но ветер уже запел веселую песню, и молодая трава зазвенела капельками росы.

— Привет тебе, утро!

Арзак перевернулся с войлока на траву и покатился, смеясь и ловя губами прозрачные верткие капли.

— Чтоб тебя! — притворно рассердилась Миррина.

Она сидела у горна. Мех фыркал в ее руках, раздувая притихший огонь. Угли наливались багряно-красным цветом.

— Скоро Старик вернется, и кое-кому хорошо бы начать работать, а не валяться подобно Лохмату, ошалевшему от весны.

— Готов! — Арзак вскочил на ноги.