Но когда «Три Святителя» прилетел в систему Дромадера и нас пригласили завтракать, стало ясно, что я рано радуюсь. Так кормить они нас долго не смогут. Значит, наш славный завтрак – для многих заодно и прощальный ужин.
Как обычно, трапезная была сервирована по принципу шведского стола. На многоэтажных стеллажах, вытянувшихся вдоль стен, громоздились блюда с сыром и балыком, цыплятами табака и ростбифами, стейками и отбивными. Салаты овощные и фруктовые, жареную картофельную соломку, печеные баклажаны и прочие мелочи жизни я даже не упоминаю.
Это все было как обычно.
Но в придачу к «как обычно» имелись: икра севрюжья и белужья, осетрина копченая и жареная, лобстеры, печень налима, свежие ананасы и манго, радужные фиги с Андобанда и оранжевые дули с планеты Махаон, какие-то немыслимые паштетики, коньяки, традиционные вина, саке и даже…
– …Мороженое! – радостно взвизгнул Коля. – С вишенкой!
«Что ж они дитев понаприсылали-то», – читалось на лицах братьев Кожемякиных.
– Это не завтрак… О нет, это не завтрак… – возбужденно потирал ладони Бабакулов. – Это просто полет валькирий какой-то!
– «И поднялся ветер от Господа, и принес от моря перепелов, и набросал их около стана, на путь дня по одну сторону и на путь дня по другую сторону около стана, на два почти локтя от земли», – торжественно продекламировал Фрайман. – «Числа», глава одиннадцать, тридцать один.
– Жратва, конечно, славная, – согласился Фрол Кожемякин. – Да вся не наша, не славянская. Ни тебе груздя моченого, ни зелена вина…
– И ни одного орешка, – подхватил Егор. – Непорядок!
– Можно подумать, раньше давали вам груздей с орешками, – вполне резонно заметил Цапко.
– Муромцы всегда чем-то недовольны, – подал голос Готовцев, и все почтительно замолчали. – Когда я еще в Академии учился, был у нас один муромец, Евлампий. Так он считал, что «Горыныч» название для истребителя вредное. Каждый год писал докладную на имя Генерального Инспектора: «В соответствии с вековыми традициями великого русского народа увещеваю Вас отменить поганое имя нашего славного летающего корабля, известного как РОК-14, и ввести правильное поименование. На выбор: „Сокол“, „Ястреб“, „Семаргл“, „Жар-Птица“, „Конек-Горбунок“. А в Академию из Инспекции – ответная цидула: „Просим принять дисциплинарные меры воздействия на кадета такого-то“. Евлампий наш с губы не вылазил, а все-таки от слов своих не отступался. Уважаю, настоящий мужик. За что и выпьем, – сделав этот неожиданный вывод, Готовцев хлопнул стопку коньяку.
Мы поддержали начинание славного комэска. С коньяком здесь не церемонились и глушили его по-водочному. Я осадил жгучий нектар остреньким печеным баклажаном. Интеллигентный Коля скривился, как от соляной кислоты, и сразу после первой стопки загрузился осетриной. Кожемякины степенно занюхивали андобандскими фигами.
– Товарищи, минуточку внимания! – из центра трапезной донесся звон вилки о хрусталь.
Там сидели наши отцы-командиры – Тоцкий, Шубин и прочие старшие офицеры: командир корабля контр-адмирал Канатчиков, его замы и помы, старшие диспетчеры полетной службы, инженеры, навигаторы. Не хватало только нескольких вахтенных офицеров, которые несли дежурство на главных постах «Трех Святителей». Но и без них за центральным столом цвел пышным цветом оазис флотского величия: окладистые бороды, бакенбарды, высокие адмиральские фуражки, золотое шитье погон, украшенные каменьями ножны именного оружия…