«Он же не знает, люди там или медведи!», — облился Володька холодным потом. Сказать друзьям свою догадку? Проследить дальше за собакой? Володька стал следить и за друзьями, проверял уже их реакцию. И дождался — над воротником Андрюхи стали явственно шевелиться, подниматься дыбом редкие волосы. Ага, и он сообразил! Володька чувствовал, что и сам он на полшага до истерики. А что теперь делать, если и влипли во что-то, о чем любил писать Гоголь? Уже все, уже влипли, и лучше об этом не думать.

Четверо шли, стараясь ступать бесшумно (в чем проку уже не было никакого), поводя дулами ружей; раз прямо на пути вроде бы замаячила под елями темная масса, но Андрюха вместо того, чтобы сразу стрелять, схватил за руку Кольшу, стал ему показывать на тень. Тень мгновенно растворилась, как бы расползлась в сумраке леса, но когда к месту подошли — там на земле, на покрытом иголками мху, отпечатались огромные лапы, и капли крови застыли справа от места, где несколько минут провел затаившийся зверь. Значит, ранен?!

Вот показалась избушка. Старший Хохлов, Василий Михайлович, поставил ее специально в самом скоплении деревьев, среди буераков. Охотник думал ее спрятать… Кому же могла придти мысль, что подходить к избушке станет опасно самим же охотникам?

Вся земля вокруг избушки изрыта, истоптана зверями. Отпечатки лап с когтями, поломанные ветки, клочья шерсти на коре и на торчащих обломанных веточках. Нувориш стоял неподвижно, натянувшись как струна, и мелко-мелко дрожал.

Акимыч двинулся вперед. Вообще как опасно, он тут же выдвигался, оставляя молодых прикрывать спину; у Володи шевельнулось что-то в душе: пожалуй, все-таки не благодарность, скорее все-таки уважение. Что-то мелькнуло в окне… Второй раз… И Володьке показалось, осуществились самые страшные мысли: потому что в окне показалось и опять уплыло в темную глубину избушки зеленое, трупное лицо Вани Хохлова.

— Ванюша! — окликнул Акимыч.

Избушка каменно молчала. Как-то странно слышалось здесь хриплое кукушкино ку-ку, задумчивое птичье «ак-ррронк!» из чащи леса.

— Ванюша! Это мы!

Лицо проявилось в глубине, на мгновение приникло к окну, снова исчезло. Ваня, кажется, что-то шептал.

— Ваня, ты громче! Не слышу!

Ваня замотал вдруг головой, в глазах плеснул ужас, лицо уплыло вглубь избушки.

— Кольша! Андрюха! Следить вокруг, а лучше заберитесь на избушку, кругом смотрите. Володя, помогать мне будешь.

Никто не возразил, не предложил чего-нибудь иного. Кивнув головой, Кольша полез на избу.

— Акимыч! Тут медведь лежал! Вон как все изгваздано, и шерсть… Я прям на пуховике сижу.

— То-то здесь зверем воняет… Володька, помоги. Но это может быть опасно, понимаешь?

Володька замотал головой.

— С ума он стронулся, наш Ванюша. Что ему привидится — того я не знаю и ты не знаешь, — доходчиво, как малышу, объяснял Акимыч Володьке, уперевшись глазами в глаза. — А взламывать дверь нужно, потому что иначе может и не открыть. Ясно?

Володька не успел ему ответить.

— Тут подкоп! Прямо яма проделана…

Андрюха стоял около ямищи, прокопанной под стенкой избушки. Нижние бревна венца опирались на вколоченные в почву, вкопанные примерно на метр-полтора сваи. Теперь между сваями почти не было земли, нижнее бревно венца повисло.