…Олеся. Еще одна причина, по которой Стас должен был остаться. И собирался остаться. Трехлетнюю Лесю привела в деревню мать – женщина умирала от рака, не имея средств на дорогостоящее лечение. Она понимала, что скоро умрет, и не хотела, чтобы дочь попала в детский дом. Девочка выросла в деревне и искренне считала Всеволода Владимировича своим дедушкой, хотя правду от нее никто не скрывал. Но она пошла бы за Стасом – юности свойственно совершать необдуманные поступки во имя любви, а Олеся Стаса любила. Осенью, после праздника урожая, хотели сыграть свадьбу, и Стас знал – уйти он может только до праздника. Потом будет поздно.

– Ненавижу выбирать, – пожаловался он.

Соловый мерин всхрапнул, ткнулся бархатным носом в плечо. Ветровский рассеянно погладил крутую шею, пальцы машинально пробежались по гриве, выбирая застрявшие в жестких волосах репьи и колючки.

– Ты сам вызвался, я не виноват, – сказал молодой человек коню. – Так что ждет тебя долгая прогулка.

– С кем болтаешь? – осведомился Андрей, выходя из амуничника с хомутом на плече и уздечкой в руке.

– С кем тут говорить, кроме лошадей? – пожал плечами Стас. – Ты когда будешь готов?

– Щас запрягу и буду готов. Все проверил?

– Угу. Все по списку, и списки тоже по списку.

– Много нам обратно заказали?

– Да уж достаточно. Глашу берешь?

– А кого еще?

– Тоже верно. Я на Солнечном поеду.

– Не ты, а мы. Мне тоже неохота всю дорогу на возу трястись.

– Угу, – сказал Стас и пошел за седлом.

Выезжали на торговлю с вечера. Ехать далеко, воз тяжелый, дороги – одно название, а не дороги, так что в городе в лучшем случае часам к шести утра быть. Воз поставить на рынке, лошадей распрячь и увести – это уже задача Стаса, пока Андрей будет торговать. Как пекло схлынет – торговля уже кончается, останется только заехать за товаром, что в деревню везти, и можно домой. Часам к трем утра как раз вернутся – и можно спать хоть весь день.

По вечерней прохладе кони шли резво, а Солнечный вовсе норовил сорваться в галоп – застоялся за время жатвы. Мерин был заезжен только под седло – при виде хомута у него начиналась настоящая истерика, и даже Витька, прирожденный лошадник, не сумел переучить солового упрямца под упряжь. Глаша бежала экономной рысью, Андрей берег силы лошади, и Стасу очень быстро надоело сдерживать своего коня.

– Солнечный застоялся, – сказал он, заставляя мерина держать один темп с Глашей.

– Хочешь – погоняю, – пожал плечами рыжебородый.

– Да я сам справлюсь. Просто предупреждаю.

– Угу.

Стас надеялся получить от короткой скачки удовольствие, но его ждало разочарование – стремена мешали, веревочные путлища неприятно давили на икры, а седло оказалось гораздо жестче лошадиной спины. Помучившись минут десять, он вернулся на дорогу, спешился, быстро расседлал Солнечного, дождавшись Андрея, закинул седло на телегу и снова вскочил на спину коня.

Совсем другое дело! Шелковистость шкуры отчетливо ощущалась сквозь тонкую ткань штанов, слабо пахло конским потом и сильно – подсохшей травой, скошенной третьего дня. Ветер приятно холодил кожу, остужал, выгонял из тела дневной зной, и если бы Стас спросил себя «оставаться или уходить?» сейчас, то ответ был бы очевиден.