— Почему это мне кажется, что сейчас март? — сказал Максимов.

— Потому что сейчас действительно март.

— Значит, зима в этом году не состоится?

— Отменяется! — воскликнула Вера. В голосе ее прозвучала отчаянная решимость. — Прощай. Встретимся в воскресенье.

— Хорошо, в воскресенье так в воскресенье.

Вера быстро поцеловала Алексея и пошла прочь.

Пройдя несколько шагов, она обернулась и пошла обратно.

— Ты злишься, Лешка?

— Это не имеет значения.

— Не злись. Ты должен понять… Ты понимаешь?

— Ну конечно. Иди.

Через минуту ее фигура стала только темным пятном. Потом на ярко освещенном углу проспекта мелькнуло синее пальто, белый платок, и Вера исчезла. Алексей медленно пошел по еле заметным на асфальте следам ее туфелек. Да, он все понимает. И ничего не может понять. Снова он один. Это дико! А она уходит к другому, к своему мужу. «Это я ее муж! Только я, и никто другой. Но как она ушла? Сохраняла полное спокойствие, словно прощалась с любовником, с партнером по тайному греху… Мерзавец, как ты смеешь так думать о ней? Просто она не хочет рвать сразу, боится за отца. Старик уже перенес один инфаркт. Но не только это. Вере очень трудно: ведь Веселин не только муж, он и ее научный руководитель. Жутко умный парень, а благообразный до чего, прелесть! Вероятно, сидит сейчас б шлафроке за письменным столом, готовится к лекциям. Входит Вера. „Мой друг, где ты была так поздно?“ — „Мы прогулялись с Зиной. А что?“ — „Нет-нет, ничего, просто я уже стал беспокоиться. Прогулки в такое время чреваты…“ — Максимов помчался по тротуару, неистово размахивая руками. -…Потом он подходит к Вере и целует ее. Мою Веру!»

Максимов выскочил на проспект и понесся к ее дому, словно собираясь разнести его на кирпичики.

Вот он, этот дом. «Ущербленный и узкий, безумным строителем влитый в пейзаж». Спокойно. Ничего в нем нет безумного. Типичный дом для этой части города. Верин отец как-то объяснил, что подобная эклектика была в моде у архитекторов в начале века. Окна широкие, как в современных домах, а по фасаду разбросаны добротные излишества, над парадным возлежит гранитная наяда. Седьмой этаж мансардный, там крутые скаты крыши, какие-то мелкие башенки. Немного готики, и романский стиль, и даже барокко. Смешной дом, и все. Алексей стоял, закинув голову, и смотрел на освещенные окна.

Вспомнил он.

«Как я ее люблю! Пусть будет тоска, пусть будет разлука, пусть любовь начинается с ревности… Это вот и есть то самое, из-за чего стоит жить. Люблю ее глаза, волосы, губы, ее тело, ее слова и ее костюмы, привычки, смех, ошибки, печаль, ее дом, ее улицу, весь этот район, люблю и доброжелательно отношусь к милиционеру, который в третий раз проходит мимо».

— Привет, сержант!

— В чем дело?

— Просто приветствую вас.

— Между прочим, документики при вас?

— Нету.

— А чем тут занимаетесь?

— Хочу прыгнуть в небо.

— Пройдемте.

— Бросьте, сержант. Я влюбленный. Разве нельзя смотреть по ночам на окна любимой?

Постовой густо захохотал, козырнул и сказал: