Не дожидаясь, пока он поднимется, Никки бросилась в гостиную, где на полу валялся пистолет. Он закатился под письменный стол, и достать его Никки не успела. В тот момент, когда она нагнулась, чтобы поднять оружие, Поченко обхватил ее сзади медвежьей хваткой и приподнял, после чего ей оставалось лишь бить ногами и бессильно колотить воздух. Он приложил губы к ее уху и прошептал:
— Теперь ты моя, сучка.
Поченко понес ее в коридор, который вел к спальне, но Никки пока не собиралась сдаваться.
Когда они оказались в узком месте около кухни, она растопырила руки и ноги и зацепилась за дверь. Это было все равно что резко нажать на тормоза; голова Поченко по инерции рванулась вперед, а Хит запрокинула голову и почувствовала резкую боль — Поченко сломал передние зубы о ее затылок.
Он снова выругался и швырнул ее на пол кухни, затем прыгнул сверху и пригвоздил всем телом. Это было самым худшим сценарием — позволить ему придавить ее своим весом.
Никки дергалась и вырывалась, однако огромный вес давал противнику все преимущества.
Он выпустил ее левое запястье, но только для того, чтобы освободить здоровую руку и схватить жертву за горло. Она рукой уперлась ему в подбородок, но он не обратил на это внимания и еще сильнее стиснул ей шею.
Кровь капала с его носа Никки на лицо, заливая ей рот, мешая дышать. Она мотала головой из стороны в сторону, махала рукой, а он медленно, но верно душил ее, лишая сил. Перед глазами у нее поплыл туман. Жестокое лицо Поченко, нависшее над ней, скрылось за завесой из крошечных звездочек. он не торопился, наблюдая за тем, как она медленно задыхается, чувствуя, как она слабеет, глядя, как движения ее становятся вялыми.
Хит повернула голову в сторону, чтобы в последнюю минуту не видеть лица убийцы. Она вспомнила мать, которая умерла в этой кухне, в трех метрах от этого места, произнося ее имя.
И когда в глазах у Никки потемнело, она подумала: как грустно, что нет такого имени, которое она может произнести перед смертью. И в этот момент она заметила провод. Грудь терзала резкая боль, силы оставили ее, но Никки неловкими пальцами принялась нащупывать шнур, свисавший с гладильной доски. Два раза она промахнулась, но на третий ей повезло, и утюг свалился на пол. Если Поченко и обратил на это внимание, то никак не отреагировал, а может быть, решил, что это последнее конвульсивное движение жертвы.
Но затем Никки прижала раскаленный утюг к его лицу. Такого дикого вопля Никки не слышала никогда в жизни. Рука, стискивавшая ее горло, разжалась, в ноздри ударил запах горящей плоти. Хит снова взмахнула утюгом, на этот раз более уверенно, и раскаленное острие задело левое веко Поченко. Он опять завопил, и сквозь крик Никки расслышала вой сирен полицейских машин. Шатаясь, Поченко поднялся на ноги и двинулся к двери, держась за лицо, натыкаясь на косяки и углы.
Когда Никки собралась с силами и доползла до гостиной, то услышала его тяжелый топот — он поднимался на крышу по пожарной лестнице. Хит схватила пистолет и бросилась за ним, но он уже скрылся. Голубые огни освещали кирпичные дома ее улицы, вторая сирена трижды прогудела на перекрестке с 3-й авеню. Никки вспомнила, что на ней нет ничего из одежды, и решила, что сейчас следует вернуться в квартиру и привести себя в порядок.