Все настороженно смотрели на пакет, который медленно и осторожно, стараясь не сломать печати, вскрывал Ермолов. Талызин, легко и неслышно ступая на носки, стал за плечами генерала.

Ермолов расправил бумагу.

— Окуляры! — негромко сказал он.

Талызин достал из кармана футляр с очками, и, передавая их Ермолову, быстро пробежал глазами по развернутой бумаге.

«…Следственная комиссия… коллежский асессор Грибоедов… предлагается вам…» — прочел он и отступил назад.

Ермолов надел на нос очки, разгладил бумагу и стал медленно читать высочайшее повеление. Пока он читал, Талызин, встретив настороженный взгляд Грибоедова, чуть заметно кивнул ему головой и вышел из комнаты; следом за ним шагнул и Грибоедов.

Ермолов дважды перечитал высочайшую бумагу, затем бережно сложил ее и уложив снова в конверт, спрятал в боковой карман сюртука.

— Господа офицеры, прошу познакомиться, гвардии капитан Уклонский, — обращаясь к офицерам, представил гостя генерал.

— Да мы уже познакомились, успели даже вашего превосходного вина отведать, — улыбаясь, сказал Уклонский.

— Да-а-с? — с самым простодушным видом удивился Ермолов. — Где же это было?

— А у поста, что перед крепостью. Там оказию встречали, ну и, как водится, чихирь с шашлыком поднесли гостю, — разглаживая черные густые усы, поспешил ответить капитан Джавахишвили.

— Добрый кавказский обычай! Его нужно соблюдать свято. А чачей гостя не угощевали? — осведомился генерал.

— Чем? — не понял фельдъегерь.

— Чачей. Это виноградная водка грузин. Отменного качества и крепости, доложу вам, — засмеялся Ермолов, — а раз не угощевали, то за сие возьмусь я сам. К столу, господа! Время завтрака! — И он гостеприимно указал Уклонскому на табуретку. — Снимайте сабли и шашки, — разрешил он офицерам, — и послушаем столичных новостей. Я чаю, вы нам расскажете многое, о чем наслышаны и не наслышаны мы.

— Новостей миллион, — снимая палаш и передавая его казаку, сказал фельдъегерь. — Разные: и добрые, и плохие, и петербургские сплетни, и столичные дела… Все расскажу, господа!

— Просим, просим! Ведь мы тут одними только слухами да письмами и живем, — заговорили, рассаживаясь, офицеры.

В дверях появился Грибоедов. На этот раз он был спокоен. Его близорукие, слегка прищуренные глаза смотрели уверенно и даже чуточку улыбались.

Талызин, выйдя из комнаты, быстро сбежал во двор и, подозвав казачьего урядника Разсветаева, что-то сказал ему.

— Слушаюсь, вашсокбродь, сею минутою исполним, — негромко ответил урядник и, понизив голос, добавил: — Камардин их высокоблагородия, господина Грибоедова Алексашка уже занимаются этим. Их арбу отвели в лесок, не извольте беспокоиться, вашсокбродь, сделано все в аккурате!

— Спасибо, Разсветаев! Доброе дело делаем, нужного человека спасаем. Скажи Алексашке, чтобы поторопился, и оба забудьте обо всем!

— Не извольте сумлеваться, вашсокбродь! Мы тоже наслышаны кой о чем и понимаем.

Урядник вскочил на коня, а Талызин вернулся в дом. Когда он вошел, капитан Джавахишвили наливал гостю большой стакан желтоватой водки — чачи.

— Чистая виноградная, от нее на душе покой, голова светлеет, а сердце радуется, — угощая Уклонского, говорил капитан.