А еще по жене он сильно тоскует. Уж как он тоскует — на редкость прямо! Они ж молодыми поженились и жили много лет душа в душу, а как пару лет назад госпожа Мари погибла, так его светлость, считай, и не улыбнулся ни разу. Разве что дочери. Вот в ней души не чает, балует как может, ни в чем девице отказа нет. И так-то она девочка незлая, но больно уж взбалмошная, привыкла отцом крутить, как своей юбчонкой. А на мать похожа — прямо вылитая! Та тоже была рыженькая и круглолицая, что твое солнышко, — так Молли говорит. И нрава веселого… Да, миледи, уже заканчиваю. Только здесь еще заколю… Вот у его светлости одна отрада в жизни и осталась — госпожа Тильда. А про девиц даже и не думайте, миледи! Его светлость как вдовцом остался, так и ни-ни! Ни с прачками, ни в городе! Городок маленький, куда бы там утаить такое дело. Вот да, удивительно… Чтоб мужчина в самом соку два года жил отшельником!
А теперь все в крепости ждут, чего будет, потому что нрав у его светлости крутой, да видно, что миледи ему не уступает. Все уже знают, что его светлость вчера от нее ночевать в старую спальню ушел, да только гадают: почему? Ой нет, миледи, она, Нэнси, никому ничего! Да и не знает она, что сказать, даже если б хотела. Вот эти духи, миледи? А Селина спрашивает, не надо ли поменять белье в спальне его светлости, — и явно неспроста спрашивает, хитрюга… А капитан — ой, вы знаете, как его за глаза-то зовут? Миледи не рассердится? Миледи такая Добрая…
— Кирпич? — переспросила Ло, невольно впервые за утро улыбаясь. — А ведь подходит.
— И не говорите, миледи, — хихикнула Нэнси. — Ну вот, все готово. Только лучше бы все-таки бирюзовое! Кирпич там его светлость или целый горный утес, а чтоб мужчина после двухлетнего поста перед женщиной устоял, да еще законной женой, да в шелке-кружевах…
«Вот потому-то бирюзовому платью лучше остаться в сундуке, — мрачно подумала Ло. — Но кто бы мог и вправду подумать? Два года целомудрия? Или капитан очень умело и тихо устраивает свои постельные дела, или я слишком цинично думаю о мужчинах и верная супружеская память все-таки существует. Но у этого солдафона? У Кирпича? Вот уж кому точно подобрали прозвище, как вылитый…»
На заставу Эйнар уехал больше для того, чтобы дороге подумать в тишине и покое. Ну и остыть перед новой встречей с супругой, потому что полночи он провертелся, угрюмо перебирая все, что можно было сказать, да вовремя не пришло на язык. А теперь и говорить, может, не стоило? Все-таки три года им терпеть друг друга, и если леди придержит ядовитый язычок, то и он, Эйнар, как-нибудь повесит замок на рот. Спорить с женщиной — последнее дело. С собственной женой — вовсе позор. Никто тебя не тащил к алтарю под конвоем, капитан, и не подпаивал в трактире, как мальчишку-рекрута. Раньше надо было смотреть, с кем соглашаешься жить в горе и счастье.
Зато теперь, пожалуй, понятно, почему леди Ревенгар пришлось выходить замуж по королевскому сватовству за дурня, никогда в жизни ее прежде не видавшего. Одного милого да скромного нрава хватило бы распугать полк женихов. А если леди притом небогата и на лицо с фигурой не особо хороша, то ей и вовсе стоит благодарить его величество за отцовскую заботу. Хоть такого мужа нашел.