В Британской Колумбии вскрытия проводятся в течение сорока восьми часов после смерти, но это тело пошло без очереди: офис коронера находился в ведении генерального прокурора, и, ввиду сенсационных новостей, явной утечки ни много ни мало из управления полиции, задерганности шефа полиции и давления нового мэра и руководства столичной полиции, поступило распоряжение от заместителя генерального прокурора незамедлительно провести судебно-медицинскую экспертизу выловленного из воды тела.
По закону, согласия ближайших родственников для вскрытия не требовалось. Кроме того, было неясно, кого, собственно, информировать, – пока не развернули пленку и не собрали улики, указывающие на место преступления. Мэддокс и Лео присутствовали на вскрытии, чтобы сразу прибрать вещдоки, буде таковые обнаружатся. Однако уже было ясно, что утопленница не Аннелиза Йенсен, как предположили газеты.
Сразу после исчезновения Аннелизы Йенсены предоставили следователю копии зубной карты своей дочери и сдали образцы ДНК. Из карты явствовало, что Аннелизе Йенсен за свою жизнь почти не приходилось обращаться к стоматологу, и никаких виниров она себе не ставила. А покойница с ее безгубым ртом и выставленным напоказ зубным рядом явно прошла серьезное стоматологическое вмешательство, как косметическое, так и лечебное – мосты, импланты верхних и нижних резцов и пломбы почти во всех «родных» зубах. Судя по всему, раньше у нее был не рот, а помойка.
Доктор Барб О’Хейган включила музыку. Мягкие звуки виолончели наполнили стерильное помещение, пока патологоанатом проверяла микрофон над металлическим столом и делала записи, сравнивая информацию на ярлыке пластикового мешка с сопроводительными документами и удостоверяя, что это то самое тело. О’Хейган облачилась в просторный зеленый хирургический костюм, а сверху надела одноразовый пластиковый фартук. На ботинках – высокие бахилы. Лаборанты были в респираторах, но О’Хейган обходилась без маски. Мэддоксу уже доводилось видеть таких специалистов старой школы, использовавших собственный нюх. Запах при вскрытии важен, он может рассказать о многом.
– А утечка может быть от кого угодно, – не унимался Лео, пока О’Хейган натягивала латексные перчатки.
С тихим жужжанием скользнул вниз замочек молнии мешка. Ассистенты подняли замотанное в пластик тело с обглоданным лицом и длинными мокрыми волосами и положили на металлический стол, слегка покатый и оборудованный водопроводным краном, чтобы смывать лишнее в сток внизу. Лео, стараясь не смотреть утопленнице в лицо, втирал себе под нос винтергриновое масло, после чего предложил пузырек Мэддоксу.
– Спасибо. – Мэддокс тоже мазнул кожу под ноздрями. Может, О’Хейган и нужно нюхать труп, но ему нет.
Темно-каштановые волосы покойницы были по-прежнему перевиты водорослями. Прежде чем что-нибудь трогать, это засняли.
– Слить инфу могли и фельдшера со «Скорой», – продолжал Лео, – и любая медсестра из реанимации. Даже кто-нибудь из врачей, не исключаю. Господи, да сама мамаша могла кому-нибудь рассказать, у нее ребенка изувечили! Люди не в состоянии держать такое в себе, понимаешь?