Фергюссон взбежал по лестнице наверх, стащил с одной из кроватей одеяла и расстелил их у огня, чтобы согрелись. Потом снял с нее насквозь промокшую, воняющую затхлым одежду, досуха растер ей все тело полотенцем и, раздетую, завернул в одеяло. Пошел в столовую взглянуть, не найдется ли там спиртное. Нашлась бутылка с остатками виски. Он' наспех глотнул сам и ей тоже влил в рот несколько капель.

Это подействовало сразу. Она взглянула ему прямо в лицо, так, словно видела его и раньше, но только теперь узнала.

— Доктор Фергюссон?

— Что? — отозвался он.

Он стягивал пиджак, надеясь, что отыщет для себя наверху сухую одежду. Запах гнилой, илистой воды был нестерпим, к тому же он всерьез опасался заболеть.

— Что это я сделала? — спросила она.

— Забрели в пруд. — Его трясло, как в ознобе, он с трудом заставлял себя вникать в смысл ее слов. Она не сводила с него глаз, от этого мысли у него мешались, и он отвечал ей беспомощным взглядом. Дрожь, сотрясающая его, немного утихла, жизнь с новой силой прихлынула к нему из неведомых, темных глубин его существа.

— Я что, лишилась рассудка? — спросила она.

— Возможно, на какое-то время. — К нему вновь вернулась сила, а с нею вернулось и спокойствие. Тревожная, странная неловкость покинула его.

— Я и сейчас не в своем уме?

— Сейчас? — Он на миг задумался. — Нет, — честно ответил он. — Я не нахожу. — Он отвернулся, избегая ее взгляда. Теперь на него напала робость, в голове стоял туман — он смутно догадывался, что она сейчас превосходит его своею властью. А она все смотрела и смотрела на него в упор. — Вы не скажете, где мне найти для себя что-нибудь сухое?

— Вы ныряли за мной в пруд? — спросила она.

— Нет, шел по дну. Правда, разок пришлось окунуться с головой.

Наступило короткое молчание. Фергюссон замялся. Ему ужасно хотелось пойти наверх и переодеться в сухое. Но было в нем и иное желание. Ее взгляд удерживал его, не отпускал. Он словно лишился воли и был способен только беспомощно топтаться на месте. Но изнутри его согревало тепло. Дрожь окончательно унялась, хотя на нем сухой нитки не было.

— Зачем вы это сделали? — спросила она.

— Не мог же я допустить, чтобы вы совершили такую глупость.

— Это не глупость. — Она лежала на полу, с диванной подушкой под головой, и по-прежнему не сводила с него глаз. — Так надо было. Мне лучше знать.

— Пойду сниму с себя мокрое, — сказал Фергюссон.

Но, пока она его не отпустила, он был бессилен сдвинуться с места. Как будто она держала в руках его жизнь, и он не мог высвободиться. Или, может быть, не хотел.

Вдруг она порывисто села. До нее вдруг дошло, в каком она виде. Она почувствовала одеяла, ощутила свои обнаженные руки и ноги. Ей почудилось на мгновенье, что она и в самом деле теряет рассудок. Она огляделась, дико блуждая глазами, словно что-то искала. Он замер в страхе. Она увидела свои раскиданные по полу вещи.

— Кто меня раздел? — спросила она, впиваясь ему в лицо немигающим, неотвратимым взглядом.

— Я, — отозвался он. — Чтоб привести вас в чувство.

Она затихла на миг, вперив в него ужасный взгляд, приоткрыв рот.