До него доносились голоса, но слов он не понимал: говорили на чужом языке. Вдруг форточка отворилась и майор крикнул:
— Товарищ Гудай, зайдите-ка сюда.
Он остановился возле стола, за которым сидел следователь, и тот, кивнув на задержанного, весело спросил:
— Знаете, кого вы привезли? Эйно Рихт, ваш коллега, борец.
Гудай покосился на задержанного и поймал его усталый равнодушный взгляд.
— А чего он в беговых тапочках?
— Законный вопрос, — улыбнулся сидящий тут же комендант участка.
— А потому, — ответил следователь, — что ему больше нечего носить, товарищ сержант. Поссорился с хозяином спортклуба, тот его выгнал и постарался, чтобы в другие клубы не принимали. Вот он и остался в одном лыжном костюме да тапочках — остальное все продано.
Гудай хмуро поглядел в глаза майору:
— Точно ли это, товарищ майор?
— Конечно, точно, — засмеялся следователь. — Я об этой истории еще месяц назад в одной заграничной газете читал. «Нордспортсмен» даже фотографию Рихта напечатала…
— Значит… — начал было Гудай. Но следователь, отвернувшись к окну, не дал ему договорить. Он пожал плечами и ответил, будто угадав, о чем подумал сержант.
— Ничего не поделаешь, придется его обратно переправлять. Скоро приедет пограничный комиссар — повезете задержанного обратно, на границу…
В комнате наступила тишина. Гудай, насупившись, думал, что на этот раз ему не повезло: нарушитель попался, как говорится, «несерьезный». Правда, жаль парня, голодать ему там снова придется. Он так и сказал это вслух. Следователь, обернувшись к Рихту, что-то спросил у него и тут же перевел.
— Он говорит, что на работу его нигде не примут. Волчий билет.
— А как он относится к тому, что мы его передадим обратно, зарубежным властям? — спросил комендант. Следователь опять перевел, и вдруг Рихт вскочил, начал быстро говорить что-то, а потом медленно опустился обратно на стул. В глазах у него стояли слезы.
— Просит оставить его у нас. Готов нести любое наказание за нелегальный переход границы. Говорит, что ему много не надо — только еда да крыша над головой. Вот до чего довели человека!
Пока они говорили, возле комендатуры остановилась светлая, забрызганная дорожной грязью «Победа», и оттуда вышел пожилой полковник — начальник отряда. Обычно он выполнял обязанности пограничного комиссара. И когда он вошел в кабинет, Рихт поднялся ему навстречу и снова заговорил, прося, очевидно, не передавать его обратно.
— Я здесь… труд… работать… — кончил он по-русски, протягивая к полковнику ладонями вверх мозолистые руки.
— Не могу, мил-человек, — ответил ему полковник, стараясь объяснить проще. — Закон есть такой, понимаешь? Закон.
Рихт опять что-то сказал, и следователь перевел:
— Очень уж просит. Говорит, что ему все товарищи советовали: иди, мол, к русским, они помогут. Вообще-то жаль, действительно, человека…
Полковник слушал его, перелистывая страницы протокола, кивал, а потом ответил:
— Конечно, жаль… Но — закон, закон… Нас будут ждать в восемнадцать ноль-ноль на середине моста. Кто провожает? Вы, сержант?
Гудай вытянулся: так точно. Майор тем временем, взяв у полковника бумаги, бегло просмотрел их и поморщился: