В сорока шагах я увидел серое продолговатое пятно. Около усеянной брусничником кочки лежала заставская собака Фатьма с оборванным тонким поводком на ошейнике.

Собака лежала с прикушенным бледно-синим языком и судорожно подергивала задними лапами, словно отталкивая кого-то. Рой назойливых лесных мух, жужжа, вился над собакой.

Невдалеке от Фатьмы, вместе с оторванным рукавом пиджака, валялась искусственная рука. Обтянутая черной, в нескольких местах порванной лоснящейся кожей, она лежала, скрючив металлические, блестящие пальцы, — как свидетельство происшедшей несколько минут назад жестокой схватки.

Я наклонился над собакой и заглянул в ее открытые, с нависшими косматыми бровями, круглые, расширенные глаза. Из развороченного пулей рта на траву сочилась кровь, похожая по цвету на перезревшую бруснику.

Я отогнал от собаки мух и ласково погладил ее. Собака даже не пошевелилась. Лишь зрачки ее широко открытых черных глаз чуть дрогнули. Давала ли Фатьма знать, что слышит меня, или все это мне только так показалось — не знаю.

Я вынул наган и выстрелил в голову собаки. От волнения я никак не мог засунуть револьвер обратно в кобуру.

— Товарищ начальник, где будем искать безрукого?

— В болоте, — не глядя на бойцов, глухо ответил я и вскочил на коня.

Скоро мы были на окраине болота. Укрывшись за кочками и пнями, бойцы лежали молча, на почтительном расстоянии друг од друга, выставив в сторону унылого болота винтовки. Я окликнул их, и в тот же самый момент две пули с жалобным писком прострекотали мимо меня. Стреляли из болота. Я пригнулся и, сделав сопровождавшим меня бойцам знак, направил коня в лес.

В бору мы спешились, поставили в балке коней и, перебегая от дерева к дереву, вернулись к залегшим около болота бойцам. Ползком я добрался до толстой старой березы и, укрывшись за ее широким, надежным стволом, оглядел раскинувшееся на многие километры, поросшее осокой, гоноболем, мхом топкое болото.

В двухстах шагах от берега, увязая по пояс в болотной жиже, стоял одетый в пиджак плотный однорукий человек. В левой руке он держал револьвер и зорко следил за курчавым кустарником, где укрылись бойцы.

Окатовское болото славилось обилием трясин, бездонных колодцев, промоин, в одну из которых и попал разведчик. Находясь по пояс в воде, он не мог податься ни назад, ни вперед, каждое лишнее движение могло лишь приблизить его конец. Он знал это и, высматривая пограничников, хотел как можно дороже продать свою жизнь.

Но это меньше всего устраивало нас.

Со смертью разведчика круг замыкался. Важно, очень важно не пустить врага на советскую землю, но еще важнее поймать его целым и невредимым, чтобы узнать, зачем он шел в Советский Союз, с какими целями и заданиями, к кому шел. Ну, а затем, само собой разумеется, всегда хочется знать, с какой разведкой имеешь дело. С фашистской Германией, как вам известно, мы не граничим, а больше половины пойманных шпионов оказались оттуда.

Не-е-ет, безрукого никак нельзя было отдавать на съедение болотным червям. Во что бы то ни стало его нужно было «спасти». Но как это сделать, если даже зайцы, и те норовят обойти окатовскую заводиловку. Между прочим в этом самом болоте я застрял и со своей уткой.