– Все. Мне надо идти. Давай встретимся в четверг.

– В семь?

– Да. Я буду ждать тебя около дома. Не с той стороны, где «Спорттовары», а с другой.

– Ладно, пока.

Она идет вверх, я – вниз.

Уже полпервого, троллейбусы не ходят, и я иду домой пешком – через Мир-1, мимо таксопарка и по Челюскинцев.

Машин нет. Моргает желтый светофор. На остановке у завода Куйбышева спит бухой мужик. Рядом – перевернутая чугунная мусорка, из нее высыпались на тротуар пачки от сигарет и бычки. Из труб завода выходит дым – почти белый на черном небе.

Классно сегодня погуляли с Ленкой. Нормальная она баба. Мне вообще редко кто из баб нравился, только одна с восьмого «б», когда я в седьмом был. Но я никому про нее не говорил и сам к ней не подкатывал – сцал, малый еще был. И записочек не писал, как Йоган одной пиле, тоже с восьмого «б». Я эти записочки передавал, а у Йогана с ней так ничего и не вышло, прокинула она его. Потом, летом, после седьмого, мы с Батоном встретили на Днепре ту бабу, за которой я, типа, бегал. Она там загорала с подругой – ту я не знал, она не с нашей школы. Обе – в открытых купальниках. У нее груди ничего, красивые, а у подруги – не очень, острые какие-то. Мы подвалили.

– А можно с вами посидеть на подстилке? А то у нас не на чем: приехали на великах, ничего с собой не взяли.

– Ладно, садитесь.

У них была колода карт, и мы стали резаться в дурня, по парам: я с Батоном, и они вдвоем. И мы все время дули, потому что Батон – тупорылый, вообще не соображает. У нас сигарет не было, а у баб – пачка «Столичных». И я у этой, с восьмого «б», попросил сигарету.

– А ты знаешь, что хер, завернутый в газету, заменяет сигарету?

Я тогда начал ее лупить по плечу – не сильно, но так, чтоб поставить синяк – «на память». А она лахала – типа, ей нравилось. А сигарету все равно дала – одну на двоих с Батоном. Я подкурил, а она спросила:

– А вы за Рабочий лазите?

– Само собой.

– Врете вы все, маленькие вы еще.

Я ей тогда руку заломил, повалил – и начал молотить по спине. Не со всей силы, само собой. А она только лахала и ногами брыкалась, хотела попасть по яйцам, но не попала.

Мы их довезли на великах до Рабочего – на рамах. Она придвинулась ко мне, и я трогал ее груди, когда рулил – типа, случайно.

Потом я ее не видел до сентября, до школы. А в школу пришли – она деловая такая: девятый класс, что ты, что ты. Понадевали с подругами красные колготки и короткие платья, деловые – не подколоться. Я раз поздоровался, а она не ответила, притворилась, что не знает.

Дома родоки не спят, хоть уже два часа ночи. Только захожу в комнату – мамаша начинает орать:

– Ну наконец-то! Где ты ходишь?

– Гуляю.

– А сколько времени, ты не знаешь?

– Я взрослый человек. Мне шестнадцать лет.

– Когда будешь жить отдельно, тогда и будешь взрослый человек. А пока живешь с нами…

Батька молчит – сидит на диване и смотрит на нас. Мамаша поворачивается к нему.

– Ну, скажи ему хоть что-нибудь. Может, он тебя послушает. Если он мать ни во что не ставит, то, может, хоть ты, отец, повоздействуешь.

– А что я скажу? Сын дома – живой, здоровый. Все нормально – что тут еще сказать?