Глядя на цветок, Ивану было тепло. Это напоминало, когда в холодную ветреную погоду находишь тихое место, где горит огонек. Тело замерзло, и огонек, тепло от которого вроде бы не может охватить сразу и спину, и грудь, и ноги, кажется обволакивающим тебя одеялом или комнатой с прогретым воздухом, где сквозь большие окна видна промозглая серость окружающей действительности, но ее вид лишь усугубляет эффект тепла, порождает долгожданное успокоение, примиряет с тем, что в мире существуют не только приятные вещи и явления, вызывает странное умиротворенное равновесие в душе.

Иван ненадолго сосредоточился на отдельных деталях картины: отрубленная кисть руки, голова трупа, доска, торчащая из земли, которая испачкана то ли кровью, то ли какими-то выделениями умирающего человека. Детали, так же мастерски прописанные, не отталкивали, не вызывали рвотного рефлекса, казалось, красота цветка в глазах человека примиряла его с тем, что есть не только Прекрасное.

Вернувшись к действительности, Иван понял, что времени на разведку осталось немного. На пороге Иван прислушался к городу. Ничего, что наводило бы мысли о стае собак, он не обнаружил. Все казалось обычным: тишина, отсутствие людей, полуразрушенные здания. Застывший мир не страдал комплексом однообразия.

Побродив по кварталу, Иван вернулся назад, перекусил, разбудил Еву. Она улыбнулась мужу, села и какое-то время смотрела на картину. Иван не хотел прерывать ее, а без договоренности лечь спать не решился.

Почувствовав его нетерпение, Ева посмотрела на него.

– Потрясно. Я горжусь, что это сделал мой муж.

Иван улыбнулся, но не нашел, что сказать. Банальное «спасибо» показалось непозволительным.

– Жаль, что картину нельзя взять с собой.

– Я могу выломать часть стены, но вдруг мы сюда еще вернемся? Будет сквозняк.

Она засмеялась.

– Вставишь на место, – она помедлила. – Когда мы разбудим их?

– Давай я посплю. Потом ляжешь ты. А еще лучше разбудить их завтра утром.

Ева напряглась.

– Ты что-нибудь слышал?

– Нет. Но лучше рискнуть и обождать здесь, чем покидать город, пока не уверены, что собаки ушли.

– Хорошо. Тогда ложись.

Они уединились: Иван был с ней нежен, они долго не могли намиловаться, никто не желал спать, лишь далеко за полночь Ева задремала. Иван смотрел на нее, снова ощущая эту противоречивую смесь – блаженство, счастье и обжигающую, щемящую тоску. Когда пришло время смениться, он не сразу заставил себя поднять жену.

Наступило утро, и они разбудили брюнетку. Она моргала, не соображая, что с ней, где находится. В глазах мелькнул испуг, но вид Евы и ее мужа успокоил женщину. Она представилась, они с ней познакомились.

Иван улыбнулся ей.

– Ну что, Анна? Выспалась?

Она кивнула.

– Я так… вам благодарна… что вы меня не бросили.

Она покосилась на спящего. У нее на лице отразились противоречивые чувства. Иван понимал, что перед тем, как разбудить рыжеволосого, надо поговорить с Анной.

Ева спросила:

– Ты видела этого мужчину раньше?

Анна покачала головой.

– Но ты не уверена, что это… что из-за него погиб твой муж?

– Не знаю… Не уверена. Но рядом… никого не было.