Возможно, мать Кельвина полагала, что делает для сына как лучше; с другой же стороны, вполне вероятно, что она использовала заботу о сыне, чтобы справиться со своим горем после потери мужа. Так или иначе, но вследствие этой гиперопеки Кельвин не смог осознать себя как мужчина и слабо верил в свою способность существовать в мире как отдельная личность. Для сыновей лучше все-таки, если мать присутствует в их жизни только до того момента, когда они выкажут готовность начать переход на другую сторону баррикады (см. главу 9). И тогда матери нужно взять руку сына и вложить ее в отцовскую ладонь или в руку другого мужчины, а после этого отступить на шаг в сторону.

Независимо от того, сколько сыну лет, мать всегда остается для него важной и необходимой опорой дома: она определяет, что можно и чего нельзя, с ней всегда можно поговорить и о возникших проблемах, и о политике, она всегда даст совет в любви, накормит и утешит, если что-нибудь случилось. Но если мать знает об ограниченности своих возможностей, сын скоро поймет, где кончается мать и начинается он сам. Если отец принимал участие в процессе мужания мальчика, мальчик будет неколебим в своем мужском самоощущении, он будет чувствовать себя мужчиной — единственным, кто умеет дарить любовь и достоин любви, кто утверждает жизнь и приносит ее.

Ж: Способ, с помощью которого время от времени мой муж и сын общались между собой, был для меня тайной. Они пинали друг друга, толкали, награждали тычками. Мы с сыном боролись и щекотали друг друга, бегали друг за другом, но их игры носили совсем другой характер, как будто у них был особый язык — с хрюканьем, фырканьем, мычанием, насмешками, подкалыванием, захватами. В мужской силе есть некоторая свирепость, которая требует: «Эй! Не зевай! Это есть. Это важно. У меня есть позитивная творческая цель». Я начинала понимать, что муж и сын общаются на каком-то глубинном уровне, когда они физически соприкасаются друг с другом.

Даже грубый язык и угрозы могут играть роль светской болтовни, используемой в обществе для познания другого человека. Каждая семья сама определяет границы допустимого в языке и поведении, но отцы и сыновья будут «стукаться лбами», дразнить друг друга и обихаживать один другого так, как для них обоих лучше.

Однако когда подкалывание или возня становятся злобными, т. е. происходят от таких чувств, как гнев или негодование, либо возникают из-за того, что сын или отец пытаются скрыть нечто важное, — тогда они отравляют нормальные взаимоотношения. Это особенно опасно, если отравленные стрелы пускает отец.

Когда Бэрри в возрасте 14 лет стал снова жить с отцом, их взаимоотношения были почти разрушены до того, как появилась возможность начать все сначала. Бэрри забрали из дому из-за скандалов между отцом и матерью и из-за того, что сам он был замечен в кражах. После года трудной, серьезной индивидуальной работы отцу Бэрри была предоставлена возможность снова жить с сыном. Теперь отец научился контролировать свой гнев, устанавливать границы дозволенного для Бэрри и был в состоянии по-настоящему выслушать сына. Однажды Бэрри пришел на совместный консультационный сеанс злой и обиженный. «Я больше никогда не буду разговаривать с отцом, — заявил он. — Он насмехается над моей музыкой, как будто я идиот». Его отец ответил, что он просто пошутил и даже не представлял себе, что Бэрри может так на него рассердиться. «Знаешь, отец, — сказал Бэрри, — мне нравится, когда мы подшучиваем друг над другом. Ты самый веселый парень, которого я знаю, но то, как ты сегодня насмехался надо мной, очень обидно». Отец на это ответил: «Жаль, что так получилось, сынок. Я так стараюсь не перетянуть гайки, но я не был честен с тобой. Если честно, я ненавижу твою музыку и люблю тебя. Как же нам с этим быть?» Бэрри вздохнул облегченно. Стало ясно, что нужно искать компромисс. Бэрри согласился пользоваться наушниками и не смотреть музыкальных видеофильмов, когда отец дома.