На следующий день рано утром их взяли. Больше всего полицейские боялись, что Зорге, известный своим безудержным характером, окажет вооруженное сопротивление. Но он вел себя на удивление спокойно. Ему не дали даже переодеться, так и увели в пижаме. При обыске нашли три фотоаппарата, фотокопировальный аппарат и, что хуже всего, отпечатанный на машинке текст радиограммы в Центр, копию которого обнаружили у Макса Клаузена. Макса взяли не дома – его пригласили в полицейский участок под предлогом выплаты компенсации за ущерб, нанесенный какому-то японскому велосипедисту, и там арестовали. Анну пока оставили дома в качестве приманки.
Когда полиция постучала в дверь к Бранко Вукеличу, тот пил кофе. Попросил жену: «Иосико, посмотри, кого там принесло так рано?». Когда вошли полицейские, он как ни в чем не бывало продолжал завтракать, предложил кофе и непрошеным визитерам. Спокойно простился с женой, поцеловал сына. Иосико ничего не знала о его работе на разведку, она была только женой…
Центр не готовил Рихарда к возможному аресту, и он не знал, как себя вести.
Сначала он решительно отрицал все обвинения, требовал встречи с послом и добился обещания устроить ее 25 октября. Потом ему были предъявлены вещественные доказательства – и он внезапно сломался. По крайней мере, так утверждает следивший за делом японский прокурор Ёсикава.
«Арестованный 18 октября Зорге решительно отрицал предъявленные ему обвинения. Полиция обязалась устроить 25 октября встречу Зорге с послом Германии и поэтому стремилась добиться от него признания… 24 октября Охаси[34]доложил начальству, что появилась возможность получения признания, а на следующий день это подтвердилось, и в большой инспекторской комнате собралось 12–13 человек…
Для получения признания насилия к Зорге не применяли. Ему были предъявлены вещественные доказательства, и потребовали их объяснения. Таким образом, в конце первой недели он признался…
Примерно в четыре часа дня в субботу я вместе с моим коллегой Тамасавой и полицейским пошли к нему выяснить, позволяет ли его здоровье продолжать допрос. В это время он и признался. Перед признанием он попросил бумагу и карандаш. Затем, взяв бумагу, он написал на немецком языке следующее: “Я с 1925 года коммунист и продолжаю им оставаться и в настоящее время”. Эту записку он передал мне. После этого он снял пиджак и, поднявшись, громко сказал: “С того времени, как я стал коммунистом, я никогда не терпел поражений, теперь я впервые проиграл”. Сказав это, Зорге заплакал. Затем… дал согласие приступить к допросам в понедельник».
Прокурор пишет, что «насилия к Зорге не применяли». Но в это верится слабо, а по правде говоря, не верится совсем. Зачем тогда Ёсикава интересовался состоянием его здоровья? Это можно понять, если бы речь шла о тяжело больном Клаузене, но у Рихарда было достаточно хорошее здоровье, чтобы не следить за его состоянием… если, конечно, не применять пыток. Но, как бы то ни было, спустя неделю после ареста разведчик заговорил. В своих показаниях он старался взять всю вину на себя, выгораживая остальных. И еще – особо попросил не трогать «девушку из кафе», которая не имела ни малейшего отношения к его работе. Узнав, что его выдал Одзаки, Рихард сказал лишь: «Японец остается японцем».