– Вот!

– Только ни земли, ни веры нашей не трогают. У них закон строгий: чужих богов не обижать. Да и в Новгород они не полезут, далеко слишком. А до немцев – рукой подать.

Миша тогда отмолчался, перевел разговор на другую тему, а через несколько дней новый княжеский ловчий устроил охоту. К тому времени Чогдар соорудил монгольский лук – длиннее русского и тугой до невозможности. Даже богатыри вроде Гаврилы Олексича и Миши с трудом сгибали его, но – русским способом, тетивой, а не левой рукой, и стрелы их летели пока что мимо цели. Вот тут-то Сбыслав и блеснул мастерством, вызвав не только удивление, но и огромное уважение. А когда показал свое уменье пользоваться арканом, чего совершенно не знали новгородцы, слава лучшего охотника сразу закрепилась за ним. Из никому не известного дружинника князя Александра он вдруг стал человеком видным и авторитетным, и теперь уж каждому лестно было поговорить с ним.

Так сложилась охотничья компания, попасть в которую хотелось многим. И Александр, и посадник щедро выдавали разрешения на охоту в своих угодьях, особенно если к этой охоте желали примкнуть разного рода почетные гости, в том числе и иностранные, часто посещавшие Новгород по торговым делам.

Сбыслав передавал все затеянные или услышанные им разговоры слово в слово Гавриле Олексичу. Память была отменной, но главное заключалось в том, что Сбыслав не считал себя вправе самому решать, что достойно размышлений и княжьих ушей, а что – нет. Право это принадлежало его начальнику, с детских лет имевшему прямой доступ к Александру в любое время. Олексич был человеком весьма осмотрительным, а потому стал приглашать Сбыслава к себе домой, где и выслушивал его доклады без опасения, что их услышит кто-либо другой. Однажды это совпало с обедом, и Гаврила, выслушав подчиненного, пригласил его к столу:

– Сестра моя, Марфуша. Матушка наша у старшей сестры проживает, ну а меня Марфуша обихаживает. Жаль, что с тобой охотиться не может, хорошим была бы помощником.

– Помощником? – спросил Сбыслав, с трудом отрывая взгляд от задумчивого, трагически строгого лица девушки.

– Ты говорил, что вчера беседу на немецком языке слышал да не понял ни слова. А Марфуша немецкому обучена.

– Я три языка знаю, могу и четвертый выучить, – сказал Сбыслав и тут же пожалел, что сказал, потому что начал краснеть.

– А что? – оживился Олексич. – Дело полезное. Может, поможешь нам, сестра?

– Попробую, – тихо сказала девушка.

– Крещеный чудин тебя спрашивает, князь, – доложил любимый слуга Александра Ратмир. – Именем Филипп. Говорит, что великий князь Ярослав велел…

– Зови, – оживился князь. – Закусить в малой трапезной накрой.

Вошел ижорский старейшина Филипп-Пелгусий: рослый, степенный, немолодой. Молча перекрестился на образ в углу, молча отдал поклон.

– Здравствуй, Филипп. Или Пелгусий? Как лучше называть?

– Лучше Пелгусием. С детства привык.

– Не застыл в дороге?

– Медвежья шуба и старые кости согреет.

– А старый мед и того пуще!

Ратмир был ловок, быстр и исполнителен, и разговор князь продолжил уже за трапезой. Подняв первый кубок за отцова крестника, сразу же перешел к делу: