– Подождите, господа, – остановил дискуссию Луцко, – мы как-то увлеклись. Идея, несомненно, заслуживает внимания. Отличная, прямо говоря, идея. Но мы же не клуб энтузиастов-любителей. Вы ведь понимаете, что от идеи до воплощения в практику неизбежно пройдут многие месяцы. Нужны опыты на животных, потом клинические испытания… А у нашего молодого коллеги осталось… сколько?

– Не больше пары недель, – ответил я, пытаясь сохранить спокойствие в голосе.

Мама тихо всхлипнула. Возникла неловкая пауза.

– Все решаемо, – нарушил я молчание, – я напишу подробное описание методики, укажу, что она разработана мною лично и что я категорически настаиваю на ее применении ко мне. Копии своих дипломов приложу обязательно. При этом всю ответственность за последствия возьму на себя. Так как изобретателем методики я укажу себя, никто не сможет вас обвинить в том, что меня обманом втянули в испытание непроверенного метода лечения. Текст я и моя мама, я все же несовершеннолетний, заверим личными цифровыми подписями, и я разошлю копии каждому из вас. Если я умру, у вас будет железное доказательство отсутствия вашей вины. А если нет, мы просто уничтожим эти файлы, а в патентное ведомство уйдет заявка на метод лечения астероидной горячки Штейна-Луцко-Гришина-Голованова. Вы хорошо представляете себе возможный размер авторских отчислений?

– Да уж представляем, – за всех ответил Гришин, – только вы опять забыли упомянуть фамилию Лавров. На первом месте.

Все четверо молча смотрели на меня.

– Сколько понадобится денег на организацию лечения? – задал я мучавший меня вопрос.

Профессора переглянулись. Штейн потер указательным пальцем кончик носа и задумчиво произнес:

– За доказательство гипотезы Кантора-Шимана нам с вами, молодой человек, из спецфонда Колониального Технологического отвалили по сто тысяч федеральных рублей. Вы свой личный счет давно проверяли? Я не думаю, что на лечение понадобится больше, но если вдруг… на мою долю тоже можете рассчитывать.

– Хм… – обратил на себя внимание Луцко, – и на мою. За метод Луцко-Лаврова нам тоже что-то упало…

– И за экспресс-тест Лаврова-Гришина…

Господа, – деловым тоном вернул профессоров к предмету встречи мой доктор, – к какому времени мне готовить больного к транспортировке?

Началось обсуждение деталей. Я уже не слушал. Я смотрел только на маму. Она продолжала тихо сидеть на угловом диване, не издавая не звука, но по ее лицу редкими каплями катились крупные слезы.

***

Не скажу, что все прошло гладко. Не таким уж и безвредным оказалось облучение медленными нейтронами, да и измененных клеток в моем теле накопилось уже столько, что продукты их распада изрядно отравили организм. Но меня вытащили, хотя, как оказалось, едва успели. Быстро установку и необходимые препараты просто не смогли подготовить. Еще пара дней, и процессы приняли бы необратимый характер. Но обошлось.

Пока я валялся в больнице под присмотром Ильи Сергеевича и Оли, у меня состоялось несколько серьезных бесед с профессорами, а теперь уже и партнерами. Они рыли копытом землю, чуть не прыгали от восторга и регулярно водили ко мне целую толпу медицинских светил, понаехавших со всей Федерации смотреть на чудо-чудное, излеченное от астероидной горячки. Больше всего гостей поражало то, что пациент и есть главный обладатель патента. Они осторожно задавали вопросы о деталях методики и выглядели крайне озадаченными, получая от еле живого пятнадцатилетнего пацана вполне компетентные ответы.