И только в следующий момент Надежда Николаевна поняла, что женщина с молотком в руке – это Лена.

Лена снова застонала и приоткрыла глаза.

Увидев Надежду, она попыталась что-то сказать, но губы только бессильно пошевелились, издав еще один слабый стон.

«Она в шоке! – мелькнуло в голове у Надежды. – Еще бы, после того, что она натворила! Или они подрались, и ей тоже досталось?»

В сердце Надежды Николаевны ужом вполз ужас. Вот теперь она действительно влипла. Оказаться замешанной в убийстве! Какой позор! И ведь чувствовала же она, что с этой Леной что-то неладно! Эта ее навязчивая идея насчет встречи с бывшей женой своего любовника… Отчего она так жаждала этой встречи? За что она ее так ненавидит? То есть ненавидела, поправилась Надежда, теперь ненависть, надо думать, угасла, поскольку покойников ненавидеть глупо.

И что же теперь делать? Неизвестно еще, как они тут проводили время, может, громко кричали, били посуду и ломали мебель, тогда соседи уже вызвали милицию, и скоро всех возьмут тепленькими – и Лену, и Надежду с сенбернаром. Ужас какой!

Надежда отчетливо представила, как она будет доказывать в милиции, что она только свидетель, что оказалась в квартире убитой совершенно случайно, как милиционеры будут недоверчиво усмехаться, еще, пожалуй, запрут ее в обезьяннике.

«Посадят, – в панике думала Надежда, – посадят, повяжут… как там еще говорят? Упекут на кичу и загонят на шконки…»

От того, что она мысленно стала уже выражаться как настоящий заключенный, Надежде стало совсем плохо. Перед глазами встало лицо мужа. Конечно, он ее не бросит, будет мотаться с передачами, истратит все деньги на адвокатов… Надежде стало еще хуже, хотя куда уж…

Арчи сзади шумно вздохнул, переступил лапами и сделал попытку вторгнуться в кухню. Его волновал тошнотворный сладкий запах убийства.

– Ни в коем случае! – шепотом завопила Надежда. – Арчи, немедленно назад!

Вспомнился вдруг диккенсовский «Оливер Твист», как там злодей убил свою девушку, а его собака вымазала лапы в крови, и полиция потом нашла его по собаке.

«Бежать! – поняла Надежда. – Немедленно бежать отсюда к мужу, все ему честно рассказать, он поможет… Конечно, когда он узнает все, он меня убьет, но лучше принять смерть от руки любимого мужа, чем жить в тюрьме, на жестких и грязных нарах…»

И тут она услышала еще один стон, такой тихий, такой жалостный, что невольно задержалась на пороге. Стонала Лена, потому что та, вторая, стонать никак не могла.

Надежда огляделась, увидела стакан, налила в него воды из кувшина с фильтром и поднесла к губам девушки. Лена жадно выпила несколько глотков, в глазах ее засветилась благодарность.

– Как это случилось? – вполголоса спросила Надежда, окинув взглядом место недавнего преступления. – Зачем ты ударила ее?

– Это не я… – прошелестела Лена.

«Все так говорят», – подумала Надежда.

Однако она чувствовала, что в этой, на первый взгляд очевидной картине преступления, что-то не увязывается. Если Лена ударила вторую женщину – скорее всего, Ольгу Ракитину, – то почему она сама лежит на полу и не может пошевелиться? Ведь на ней нет ни ран, ни следов побоев! И в квартире относительный порядок, на кухне даже мебель не сдвинута. Что же они, и не разговаривали совсем перед тем, как случилось ужасное? Лена просто вошла и стукнула ее молотком? Если бы она заранее задумала убийство, то принесла бы орудие с собой. А раз она схватила молоток здесь, на кухне, значит мысль убить пришла ей в голову только здесь.