Она так же стремительно оделась и села на стул. Она устала! Она словно только сейчас закончила трудную работу и вот наконец разогнулась и присела, опустив безвольные руки и расслабив спину.

— Ставь чайник, — велел старик. — У нас есть немного времени…

Она включила электрический чайник и энергично стала выставлять из шкафа посуду, что-то искать там, трясти пакеты и кульки.

— А печенье у тебя есть? — спросила она. — Помнишь, в золотистой обертке?

— Кончилось печенье, — сказал старик и, вытирая руки, уставился на Кирилла.

— Завтра купи обязательно, — наставительно произнесла она. — Я его очень люблю.

— Если пойду мимо овощного — куплю…

— Его что, в овощном продают?

— Я там брал… — нехотя бросил он, разглядывая Кирилла. — У молодого человека хорошее лицо. Порода чувствуется… Сильный парень… Твой, что ли?

Он говорил о Кирилле как о неодушевленном предмете.

— Мой, — просто ответила она. — А «Сникерсы» ты, конечно, съел сам?

— Съел, — подтвердил старик. — Я сегодня без обеда…

Он выбрал кисти из красок на палитре, снова вымазал руки и, вытирая их о фартук, вдруг предложил:

— Хочешь, я тебя напишу?

— Не хочу, — бросил Кирилл недружелюбно.

Старик ничуть не расстроился: чувства и страсти в нем улеглись вместе с красками, набросанными на полотно.

— Напрасно… Ты умрешь… Все мы умрем. А портрет останется. И ты будешь жить. Молодой, красивый…

— Зачем уговаривать, если человек не хочет? — как-то между прочим обронила она.

— Конечно, — тут же согласился старик и отступился от Кирилла.

Они переговаривались между собой, как два старых соратника, как много прожившие муж и жена, понимая больше, чем сказано словом. Они будто единожды и когда-то очень давно разобрались во всех истинах, создали из них некую стройную систему, и теперь, если что-то не вписывалось в нее, не отвечало требованиям и законам, попросту отбрасывали как ненужное.

Они будто условились о терминах, значение которых знали только двое. И, как считал Кирилл, в значении этом скрывался тот самый порок.

И не было основания придраться к ним, резко возразить, бурно возмутиться. Напротив, он должен был радоваться тому, что так неожиданно и быстро познает ее, причем самую глубину существа, обычно тщательно скрываемую и почти недоступную.

Чаепитие было таким же стремительным, как раздевание. Она спешила, будто преступник с места преступления.

— Все, уходим! Уходим! Салют!

«Что еще? — гадал он на бегу. — Неужели может быть еще что-то?» Полная непредсказуемость событий хоть и увлекла, но вместе с тем заставляла контролировать свое поведение и держала в напряжении, как будто он сдавал вождение в экстремальных условиях минного поля. Неосторожное движение фрикционом, и — катастрофа…

На сей раз они ворвались в магазин, причем перед самым закрытием. «Все ясно, — решил он. — Сейчас начнутся семейные хлопоты — продукты на ужин и вино…» Однако «семейные хлопоты» начались неожиданно: она выбрала какие-то простенькие обои и банку обойного клея. Кирилл чуть не расхохотался, вспомнив утреннее задание бабушки Полины — клеить обои. Это был рок! Сегодня ему придется делать ремонт!