— Что это с вами? — спросила девушка серьезно и заинтересованно.

— Что это с нами?! — давясь от смеха, проговорил Кирилл. — С нами что?!. Посмотрите, все вокруг бумажное! Все временное! Все одноразового пользования! Жизнь становится как шприц: ввел инъекцию и выбросил. Вам не смешно?

— Нет, — сказала она. — Мне очень удобно. И без проблем.

— В смысле не надо мыть посуду?

— Ну, разумеется!

— А вот есть такая посуда, которую приятно мыть, — сообщил Кирилл.

— Не может быть, — определенно сказала она. — Разве солдатские котелки…

Это он принял как оскорбление, но невозмутимо заметил:

— Солдатский котелок — вещь долговременная, мыть его тоже приятно. А вот серебряную посуду, которой лет сто или даже больше, — это нужно испытать.

— У меня есть время, мы можем немного погулять, — вдруг сказала девушка.

— К сожалению, я занят, — с удовольствием заявил он и отработанным движением установил фуражку на голове. — Честь имею!

И круто повернувшись, пошел прочь. Он представлял, как ей сейчас неуютно, мерзко, и думал. «Это тебе за котелок. И за бумажные тарелки». Наверное, и она что-то мысленно говорила ему вслед, обзывала «сапогом» или еще как-нибудь, и это было естественным заключением временной, одноразовой жизни.

Все-таки она испортила Кириллу весь дальнейший поиск. «Чуткий и точнейший инструмент» больше замечал асфальт, чьи-то шаркающие ноги и мусор на тротуарах, а сам он, зацепившись мыслью о сиюминутности жизни, забывался и не мог сосредоточиться. Ему становилось неуютно в такой бумажно-беспроблемной жизни, хотя он никогда не придавал этому значения. Помнится, еще в суворовском, когда их повели на первые стрельбы и выдали по три патрона, он сжимал их в кулаке и думал, что в каждом этом изящном, остроносом предмете заключена невероятная сила, сейчас укрощенная и находящаяся в покое. Стоит загнать патрон в патронник, передернуть затвор и надавить на спуск, стоит бойку разбить капсюль, и сила эта мгновенно вырвется наружу! А потом, в училище, на первых стрельбах из танковых пушек, он точно так же смотрел на снаряды — красивые, влажно-блестящие, с любовью изготовленные механизмы, в которых законсервирована огромная разрушительная мощь. И вот теперь навязчивое ощущение одноразовости жизни напоминало ему существование такого снаряда. Жизнь эта была вроде бы и красивой, блестящей и довольно сложной по внутренней начинке, но постоянно висела на волоске и как бы зависела от чужой воли — от некого бойка, разбивающего капсюль. Удар — и все! Снаряд разлетелся на свои три составляющих: сначала сгорит пороховой заряд, обратившись в дым, потом, пройдя по крутым нарезам, вылетит начиненная взрывчатым веществом его голова, и наконец, отлетит тело — пустая стреляная гильза.

Он много раз слышал, что жизнь солдата в современной войне это примерно двадцать семь секунд боя, а жизнь младшего офицера — в два раза больше. Кто-то исследовал, промоделировал, рассчитал… Кирилл же внутренне противился такой судьбе, душа протестовала и властно требовала — жить. Жить! Жить!! Не хочу обращаться в дым! И он, разумом понимая предопределенность жизни снаряда, вторил ей — хочу просто жить, как живет трава. Хочу испытать полный круг от первого весеннего ростка, пробивающего почву, до полного увядания глубокой осенью… И чем больше он замечал вокруг себя примет и знаков этой одноразовой жизни, тем жестче становился протест, и из своей неосознанной, интуитивной формы обращался в словесную, когда можно сказать: