— Только не во время расследования, — отрезал Архипов и собрался мне что-то сказать еще, но тут в гостиной раздались крики, шум и кто-то позвал сыщика.

Архипов рванул через гостиную. Я, не снимая папахи, как был в пальто и галошах, — за ним. Оглянулся только, чтобы взглянуть на кожаный диван, на котором лежало тело, прикрытое снятой с окна гардиной.

— Сюда! — закричали из открытой двери слева.

В спальне, оклеенной бежевыми обоями с крупными золотыми цветами, поблекшими от времени, на расстеленной кровати лежала полная женщина лет тридцати в коричневом домашнем платье. Кровь из раны на горле заливала ее серую шею и белоснежную накрахмаленную подушку. Правая рука, так же вся в крови, свесилась вниз, и на полосатом прикроватном коврике блестел осколок стекла, которым она, видимо, и перерезала себе горло.

Кроме нас в спальне был еще усатый дородный городовой без шинели, который и позвал Архипова, а также дворник, вероятно приглашенный в качестве понятого.

— Ну что застыли? — рявкнул на них Захар Борисович, потом наставил указательный палец на служивого: — Ты! Рви простыню!

Он повернулся ко мне:

— Надо остановить кровь и закрыть рану.

Архипов схватил кончик моего шарфа и, быстро помяв его пальцами, отпустил.

— Не то.

— Галстук! — подсказал я.

Сыщик быстро сорвал с себя галстук и склонился над женщиной.

— Подержите ей голову.

Я обогнул сыщика, оттеснил любопытствующего дворника и просунул руку под затылок несчастной.

— Аккуратно! — скомандовал Архипов.

Я поднял голову повыше, и сыщик быстро обмотал шею. Серый галстук тут же набух кровью.

— Артерия, — сказал я.

— Вижу, — кивнул сыщик. — Плохо. Не спасем.

Женщина вдруг открыла глаза. Взгляд ее был пуст и сер. Она с трудом подняла пухлую вялую руку и поднесла ее к шее.

— Не двигайтесь, — сказал ей Архипов, пытаясь промокнуть кровь уголком кружевной салфетки, которую хозяйки обычно днем кладут на подушки.

Я повернулся к дворнику:

— Врач поблизости есть? Срочно зови! Или беги в часть, вызывай карету «Скорой помощи»!

В этот момент женщина вдруг вцепилась рукой в галстук и попыталась его сорвать. Я перехватил ее руку и прижал к кровати. В горле самоубийцы забулькало, побелевшие губы шевельнулись, но женщина тут же захрипела и, закатив глаза до белков, закашляла кровью.

— Это агония, — пробормотал Архипов, удерживая бесполезный галстук на ране. Потом он отпустил руки и устало повернулся ко мне.

Дворник привел доктора, когда все уже кончилось. Мы с Архиповым мыли руки в ванной комнате и слушали объяснения городового.

— Воды попросила! Я пошел, принес. Она же тихая такая лежала.

— Так, — сухо прервал его Архипов, подворачивая окровавленные манжеты.

— Выпила и говорит, открой, мол, форточку, душно…

— Дальше.

— Пошел открывать, значит. Слышу — звон. Я повернулся — а она уже себя режет. Ну, я и закричал «караул».

— Здравствуйте, господа, — кивнул доктор — высокий человек с усталым лицом и темными кругами под глазами. — Как я понимаю, уже слишком поздно?

Архипов кивнул.

— Мне… можно взглянуть? — спросил доктор. — Понадобится мое заключение?

— Прошу вас, — ответил Захар Борисович и снова повернулся к городовому: — А что ж ты сам кровь не остановил, балда? Или вас этому не учат?