Андрей позвонил Марине и велел собирать Петьку, они возвращаются на старые квартиры.

Марина сразу, по хитрому блеску глаз Андрея, поняла: что-то произошло. Последние дни в его глазах была озабоченность и напряжение, а теперь плясали веселые чертики.

— Что случилось? Говори! — потребовала Марина, улучив момент.

— Новость сногсшибательная! — расхохотался наконец Андрей. — Семен Алексеевич Марию Ивановну совратил! Они переспали! То есть уже три дня кувыркаются старички на моем собственном диване!

— Откуда ты знаешь?

— Дедушка сам признался.

— Я тебе говорила, говорила? Не верил! Подставляй лоб! — Марина отпустила Андрею щелбан. — Зачем тебе Семен Алексеевич признался? Мужская склонность хвастаться своими победами?

— Ничего подобного! Разве мы хвастаемся? Так, иногда вырвется… С нашими старичками особая ситуация. Во-первых, Мариванна была монашески девственна. Во-вторых, Семен Алексеевич только жену похоронил, а посему пребывал в жестоких нравственных терзаниях. Требовался совет авторитетного человека.

— Это кого?

— Меня, естественно!

— И что ты посоветовал?

— Догадайся с трех раз.

— Андрей! Мариванна заслуживает простого человеческого счастья! И Семен Алексеевич тоже!

— Не петушись. Я посоветовал Семену Алексеевичу жениться на нашей няне. Все породнимся до бесконечности. Крестный отец Петьки, он же дедушка, женится на крестной матери. Кажется, религия это запрещает?

— При чем здесь религия! Кто у нас верующий?

— Никто, и все по потребности.

Мария Ивановна сгорела бы от стыда, узнай, что» подробности ее интимной жизни обсуждаются, вызывают улыбки и беззлобную иронию. Да и в изложении Семена Алексеевича все выглядело примитивно и по-мужски просто. А на самом деле — почти романтично и проникновенно.

Они сидели на диване, Марию Ивановну била мелкая дрожь, терзали фантастические страхи, рисовались страшные картины… Сейчас снова в квартиру ворвется милиция, но уже не два парня, а целый отряд в черных масках, с автоматами — как в кино…

Семен Алексеевич держал ее руки, успокаивал… Как всегда, его прикосновения вызвали волнение… Одна дрожь накладывалась на другую, и Марию Ивановну уже колотило вовсю. Ей было сладко, а разбушевавшееся воображение предсказывало кошмары: бойцы с автоматами скрутят им руки за спиной и велят назвать адрес Марины, где скрывают Петечку…

— Да что же, Маша, тебя так колдобит? — Семен Алексеевич ласково и ловко обнял ее, пристроил у себя на груди. — Успокойтесь!

Он путался — называл ее то на «ты», то на «вы», то по имени, то с отчеством.

Дрожь достигла максимальной амплитуды и на пике погасла, как затихает волна, сколь бы высоко ни поднялась. Минуты (секунды, часы?) на груди у Семена Алексеевича — высшее блаженство, испытанное Марией Ивановной. А последующее… Его поцелуи и неловкое стаскивание через голову сарафана под лихорадочные бормотания: «Маша! Машенька! Маша!»… и все дальнейшие манипуляции над ее телом…

Правы подруги — эта сторона жизни привлекает только мужчин. Наивные, они еще спрашивают: тебе понравилось? тебе было хорошо? И все женщины, отвечая положительно, лукавят, а мужчины, точно дети, верят лжи во спасение.