– Держись меня, и у тебя легко получаться будет.

Он посмотрел на меня внимательным, «рентгеновским» взглядом. Ого, как ты можешь смотреть! Да ты не так прост, Ванёк! Ну, смотри, смотри.

До заката шлёпали молча. Иван так и шёл рядом.

– И откуда у тебя весь этот хабар? – наконец не выдержал мой попутчик.

– Друзья собирали меня.

– Хорошие у тебя друзья.

– Ну, да, неплохие.

– И видимо, большие шишки.

– Видимо.

– А что же не отмазали тебя?

– Так ведь я и правда виноват в том, за что меня осудили. В самом деле занимался самоуправством и самосудом. И несколько человек лично осудил и лично расстрелял. Некоторые из них были сильно старше меня по званию.

Иван опять зыркнул на меня, отвернулся.

– Не настолько, значит, друзья твои важные. Не смогли?

– Да ведь и не в том дело! Я же тебе сказал, я на самом деле виноват. А виноват – надо расплатиться.

– Ты больной, что ли? Или издеваешься так? – зарычал Иван, отшатнувшись.

– Да как ты не поймёшь! Под Богом же я хожу. Я согрешил – должен ответить.

– Да пошёл ты! Что ты тут лепишь? «Согрешил», «ответить»! У меня красные весь род вырезали – кто ответил? За расказачивание кто-нибудь ответил? Где твой Бог?

– Ответили. Или ответят.

– Да пошёл ты! – Иван уже кричал. Бойцы сопровождения соскочили с саней, взяли оружие наизготовку.

– Ответили они! Я лично видел, как один всю мою семью из маузера расстрелял. И что? Ответил он? Я его нашёл – вся грудь в орденах, генеральские звёзды на воротнике. Где твой Бог?

– Это за него ты сюда угодил?

Иван сразу осёкся, быстро огляделся, насупился.

– Нет, – буркнул он.

– Он сейчас жив?

– Нет.

– Значит, ответил.

– Ага! – взвился Иван опять, но тут же осёкся, замолк.

– Пусть и твоими руками, но ответил. Бог как раз нашими руками и восстанавливает правду.

– А его руками кто?

– Бога или генерала?

– Генерала.

– Противник Бога и рода человеческого, человеконенавистник.

– Тьфу на тебя, болтун. Да пошёл ты! Не хочу с тобой больше говорить. Я думал, ты серьёзный человек, а ты – балаболка. Или дурачок блаженный.

– Слышь, Иван, – позвал я его шёпотом, – а как ты сделал, что никто не догадался, что это ты?

– Он в реке утоп. Я-то тут при чём?

– Утоп, говоришь, – я усмехнулся, – а Бог тут ни при чём? А ты молодец. А в штрафники как попал?

Тот зло зыркнул на меня и прибавил ходу, догнав последний ряд.

– По малолетке за поножовщину сел. Не успел откинуться – опять его повязали над телом. Прошлой весной. В лагере вскрыл двух политических. От расстрела в штрафники бежит. Ты поаккуратнее с ним – отчаянный душегуб.

Это сержант из конвоя догнал меня. Я поблагодарил его и спросил:

– Ты про всех знаешь?

– Нет, конечно. Только самых опасных. Должен же я знать, от кого чего ждать.

– Про меня тоже собрал сведения?

– Обязательно. Ты у нас считаешься самым непредсказуемым и опасным. И неуправляемым.

– Во как! А что же вы тогда якшаетесь со мной?

– Тут, во-первых, соображения безопасности – друга держи вблизи, врага ещё ближе. Да и ошибочно мнение о тебе. Ты очень предсказуем. Действуешь не по общеустановленным правилам, не по уставу, но вполне понятно, предсказуемо.