Эффект эха случался и раньше, но у Энди всегда была возможность поправить положение. Что он с успехом и делал, пока им с Чарли не пришлось бежать из Нью — Йорка. В мозгу человека глубоко заложены, точно мины, всевозможные страхи, комплексы, импульсы — суицидальные, шизофренические, параноидальные, даже мания человекоубийства. Посыл выполняет роль своего рода подсказки, и, если подсказка упадет в Любую из этих темных шахт, может произойти взрыв. У одной домохозяйки, проходившей курс «Скинем лишний вес», появились тревожные признаки кататонии. Другой его подопечный, мелкий служащий, признался в том, что его так и подмывает достать с антресолей армейский пистолет и сыграть в русскую рулетку, причем это желание ассоциировалось у него с рассказом Эдгара По «Уильям Уилсон», читанным еще в школе. В обоих случаях Энди удалось остановить эхо, не дать ему, набрав скорость, превратиться в губительный рикошет. Что касается мелкого служащего, тихого светловолосого банковского клерка, то тут хватило дополнительного посыла и легкого внушения, что он никогда не читал этого рассказа По; ассоциация — какова там она ни была — оказалась прерванной. В случае же с Пиншо возможность остановить эхо ни разу не представилась.

С утра зарядил холодный осенний дождь; они ехали на похороны, и всю дорогу Кэп только и говорил, что о самоубийстве Пиншо — оно никак не укладывалось у него в голове. Ему казалось невозможным, чтобы человек взял и… сунул руку в эту мясорубку.

А Пиншо сунул. Именно Пиншо — сунул. С этого момента для Энди атмосфера похорон стала гнетущей.

Во время погребения они стояли особняком, в стороне от друзей и родственников покойного, сбившихся в кучку под сенью черных зонтов. Тут-то Энди и понял, что одно дело вспоминать высокомерие Пиншо, его осанистую походочку эдакого пигмея, возомнившего себя Цезарем, мерзкую застывшую улыбочку, словно у него парез лица, — и другое дело видеть изможденную бледную жену в трауре, держащую за руки двух мальчиков (младший, видимо, ровесник Чарли, оба они совершенно оглушенные, с отсутствующим выражением лица, точно их накачали успокоительным), прекрасно понимающую (не может не понимать), что все вокруг знают, в каком виде нашли ее мужа, а нашли его на полу, в ее нижнем белье, с отхваченной по локоть правой рукой, напоминавшей отточенный карандаш, и везде кровь — в раковине, на буфете, на шкафчиках «под дерево»…

Энди стало нехорошо. Он согнулся под холодным дождем, борясь с подступающей тошнотой. Речь священника воспринималась как бессмысленные завывания.

— Я больше не могу, — сказал Энди, — Мы можем уйти отсюда?

— Да, конечно, — сказал Кэп. Он и сам выглядел неважно, посерел, осунулся. — За этот год я достаточно насмотрелся похорон.

Они незаметно отделились от общей группы, стоявшей кружком возле выкопанной могилы; а рядом — гроб на ходовых роликах, искусственный дерн, побитые дождем цветы с облетающими лепестками. Они шли рядом в сторону гравийной дорожки, где в хвосте траурного кортежа пристроилась малолитражка Кэпа — «шевроле — вега». Таинственно шелестели ивы, роняя дождевые капли. В отдалении за ними следовало четверо. Теперь я, кажется, понимаю, подумал Энди, как должен себя чувствовать президент Соединенных Штатов.