(«Ага, – думал Мышелов – и у него тоже рыльце в пуху, вот и выслуживается, докладывает, хотя и видит, что опоздал. Ишь ты, рожа тупая, а туда же! Мужлан похотливый!») Вслух же он сказал:

– Ах да, пропавший сундук – мы как раз о нем говорили. Когда же, по-твоему, это случилось? Когда он исчез? В Брульске?

Скор покачал головой:

– Я сам следил за его погрузкой, а когда ложился спать, сундук был последним, что я видел на палубе, прежде чем закрыть глаза; мы в это время были уже в нескольких лигах от порта. Я уверен, он и сейчас на борту.

(«И не стыдится признаваться, мерзавец! – возмутился про себя Мышелов. – Удивительно, что он не обвиняет Миккиду в краже. Оказывается, у воров и головорезов тоже есть представление о чести».) Между тем он продолжал:

– Если, конечно, его не бросили за борт – такое ведь тоже могло произойти, не так ли? Или какие-нибудь невидимые и бесшумные пираты взяли нас на абордаж, пока вы оба дрыхли, и умыкнули ящик. А может быть, хитроумный осьминог, поднаторевший в устройстве судов, возжаждал нарядного платья и, работая щупальцами, словно руками…

Он остановился на полуслове, заметив, что Скор и Миккиду остолбенело уставились куда-то за его спину. Он повернулся на своем табурете. Из-под одеяла был виден большой зеленый глаз в обрамлении серебряных ресниц да спутанная прядь волос, упавшая на бледный лоб, – Исисси смотрела на вошедших немигающим взглядом.

Мышелов решительно обернулся и рявкнул, скрывая замешательство:

– Ну? Чего вы там разглядываете?

– Э-э-э… ничего, – проблеял Миккиду, в то время как Скор лишь медленно "отвел глаза от лежащей Исисси и вперил пристальный взор в Мышелова.

– Ничего? Уж не сундук ли вы где-нибудь тут углядели? Или, может быть, разгадали тайну его исчезновения? – продолжал допрашивать он.

Миккиду отрицательно покачал головой, а Скор лишь медленно пожал плечами, не сводя с Мышелова странного взгляда.

– Что ж, господа, – бодро закончил тот. – На том и порешим! По вашим словам, сундук должен быть где-то на корабле. Так найдите его! Обыщите корабль – вещь такого размера в карман не спрячешь. И смотрите у меня, ищите как следует! А теперь – убирайтесь!

(«Будь я проклят, если они оба не в курсе дела! Лживые собаки! – кипятился Мышелов в душе. – И все-таки… все-таки что-то тут не так».)

Когда они наконец ушли, недоумевая и оглядываясь, Мышелов подошел к кровати и, уперевшись в нее обеими руками, стал пристально вглядываться в глаза лежащей на ней девушки. Та немного запрокинула голову, потом снова опустила, повертела ею из стороны в сторону и, высвободив лицо из-под одеяла, а глаза из-под падавших на них волос, выжидательно посмотрела на него.

Он вопросительно поднял брови, мотнул головой в сторону люка, через который только что вышли двое, и показал на нее. Невольно он поймал себя на том, что предпочитает разговаривать с ней жестами, а не словами. Быть может, в этом и есть самая суть власти – заставить другого выполнять свою волю, не прибегая к словам, провести его через все стадии подчинения в полном молчании, так чтобы даже боги ничего не узнали.