Я могла представить, что это был за разговор! Главный никогда не стеснялся в выражениях, более того, он обладал навыками той изощренной грубости, которая отличает образованного человека от неотесанной деревенщины. Честное слово, легче выслушать поток матерных ругательств, изливаемых на тебя каким-нибудь мастером, нежели унизительные, полные ядовитого сарказма замечания, с легкостью слетающие с языка Доброва!

– Я, конечно, не снимаю с себя ответственности… – снова начала я.

– А вот это правильно! – тут же опять перебил Добров. – Виноваты все, кто делал операцию пациентке и кто недоглядел, не смог предвидеть того, что с ней может произойти!

– Вы правы, Сергей Никандрович, – согласилась я.

Наверное, Добров не ожидал, что я окажусь такой покладистой, и ждал возражений. Не услышав их, он окончательно остыл, и злобно-напряженное выражение на его лице сменилось усталостью.

– Сами-то вы что думаете? – спросил он совершенно другим тоном, нежели тот, которым начинал нашу беседу. – Почему Васильева умерла?

– Хотела бы я знать! – искренне ответила я. – Нет ничего, чего желала бы больше, но, к сожалению, теряюсь в догадках.

Это была практически правда: даже если Роберт подделал результаты анализов, это еще ни о чем не говорило, ведь мы понятия не имели, каким мог оказаться уровень протромбина в крови Розы Васильевой. Вина Роберта лишь в том, что он невнимательно просмотрел данные анализов. Это, конечно, серьезный недосмотр, но только в случае, если пациентка и в самом деле принадлежала к группе риска. Сейчас оставалось только гадать, и я никак не могла взять в толк, почему адвокат, обладая столь скудными основаниями, согласился вести дело Васильевой. С другой стороны, доказать вину отделения реанимации скорее всего будет несложно, ведь с пациенткой и в самом деле поступили более чем некорректно, не позволив ей до конца прийти в себя под пристальным наблюдением врачей и переведя в послеоперационную палату, где ей никто не мог оказать помощь.

– Шилов отстранил Роберта Караева от работы до окончания тяжбы, – говорил между тем главный. – В принципе ничего другого он сделать и не мог – я сам потребовал бы принятия мер, если бы Шилов меня не опередил. Но я не хочу терять такого классного специалиста, как Караев, и не желаю дурной славы о своей больнице. Вполне возможно, Агния Кирилловна, что вас вызовут на процесс, как человека, который присутствовал на операции Васильевой и, кроме того, работает в отделении, по вине которого, как утверждается адвокатом, наступили необратимые последствия. Вы меня понимаете?

Я кивнула, но внутренне поежилась: никогда не была в суде и вовсе не мечтала о том, чтобы испытать это сомнительное удовольствие.

– Нам всем придется балансировать, – продолжал Добров, – между не вполне ясной правдой и, так сказать, честью мундира. Для нас, врачей, работников одного учреждения, второе гораздо важнее первого, и вы должны это понимать. Я ни в коем случае не призываю вас лгать – даже не думайте! – но помните, что каждое ваше слово может послужить как на пользу, так и во вред больнице.