– Понято! – ухмыльнулся великан и аккуратно прикрыл ворота.
Щелкнул бич, и тронулась карруха.
– Еще светло совсем, – прищурился Гефестай на облака, чуть подкрашенные заходящим солнцем. – Пойдемте завалимся в ха-арошую харчевенку! Это дело надо обмыть!
Ночью Ацилий Аттиан спал хорошо. Консуляры сидели в эргастуле, в подвале принципария. Золотой поток заговорщикам перекрыли наглухо. Арабов уничтожили, предателя Попликоллу убили, мавры перешли на сторону императора. Все, можно спать спокойно!
Префект заночевал прямо у себя в кабинете, по-походному, постелив на деревянном диванчике. Закряхтев, он поднял голову и глянул на окно. Синее небо едва светлело. Часика два еще можно поспать…
Аттиан прикрыл глаза. Почему-то в голову лез Децим Юний. С какой злобой смотрел он на Сергия Роксолана! Можно было подумать, что ревновал Децим! Идиот… Преторианский кентурион завидует гладиатору! Вот же ж… Непонятная тревога проникла в сердце. Аттиан беспокойно ворохнулся, попытался успокоиться, но не смог. Сев, он свесил ноги на пол и раздраженно откинул одеяло. Что его гложет? Все же хорошо!
Нащупав сандалии, Аттиан запахнулся в плащ и прошмурыгал к дверям. Трибун Квинт Апроний встал по стойке «смирно».
– Проводи меня, Апроний, – ворчливо сказал префект. – Кто охраняет узников?
– Децим Юний, досточтимый!
– Ясно…
Вот почему у него сердце не на месте!
Спустившись по ступенькам в подвал, трибун отпер железную дверь и шагнул в коридор. Это был тупик, сносно освещенный факелами. Коридор упирался в бронзовую решетку.
– Досточтимый…
– Молчи, Апроний, – сказал Аттиан слабым голосом.
Эргастул был пуст. Решетчатая дверь стояла распахнутой, на полу, в неудобной позе лежал Децим Юний. В откинутой руке он сжимал связку ключей, а в груди торчал его же гладий, выпустивший лужу липкой черной крови.
Глава 12
Четверо консуляров, голодных и злых, измазанных в грязи и вывалянных в траве, сидели вкруг костерка на полянке и думали думу горькую. Они потеряли все, что имели, стали изгоями, нищими бродягами, дрожащими под сырыми, измаранными тогами. О да, их тоги украшены широкою пурпурною каймой, но что толку числиться в сенаторах, коль ты нищ и убог? И никакого жалованья в шестьсот тысяч сестерциев им тоже не светит.[144] Кто выдаст такую кучу серебра врагам принцепса и народа римского?! И что им остается? Просить подаяния? Вечно прятаться? Или сразу удавиться, чтоб не мучиться долго?!
– Что делать, не представляю даже… – устало сказал Нигрин.
Проспавшийся, но мучимый похмельем Цельс ответил со злостью:
– Что делать, что делать! Раньше надо было об этом думать! Теперь поздно уже!
– Так, по-твоему, я во всем виноват?! – вскинулся Авидий.
– А кто ж еще?! Я?!
– Перестань, Публий! – прикрикнул Пальма. – Не хватало еще переругаться на радость врагам! Думать надо, думать!
– Нечего тут думать! – резко вставил Квиет. – Действовать надо! Продолжать наше дело, идти до конца!
– С кем идти?! – выкрикнул Цельс. – Кто пойдет в бой без платы за страх и кровь?!
– Кто пойдет? – ледяным тоном спросил Квиет. – Можно поднять гладиаторов из Большой и Дакийской школ, из Галльской и Эмилиевой! Пол-легиона гарантирую! Плюс тысяча батавов! Это сила, сиятельные, большая сила!