Сложив в сумку тетради с учебниками, я сморщил нос – теперь, когда у меня что-то, наконец, стало получаться, когда я свел знакомство с членом Политбюро, идти в школу не хотелось совершенно. Пустая трата времени.

Вопрос: а куда его еще девать, это время? Или, может, меня возьмут научным сотрудником в папин институт – без аттестата о среднем, без диплома о высшем?

Ответ отрицательный…

Похмыкав, повздыхав над своею горькой судьбиной, я подцепил пальцами ног разношенные тапки и пошлепал на кухню. Отец уже ушел, он специально выходил пораньше, чтобы перед работой пробежаться на стадионе – «выдохнуть накуренное», по его выражению.

Мама, как всегда поутру, ничего толком не успевала, пытаясь одновременно жарить яичницу, прихлебывать кофе, одеваться и краситься. Торопливо семеня мимо санузла в зал, она мимоходом чмокнула меня, уже из спальни оповещая о завтраке на плите.

– Ага! – ответил я с энтузиазмом. Ну разумеется…

Мама забыла выключить конфорку, и яйца пережарились, а я люблю, чтобы желток жидким был. «Ничего, потерпишь, – сурово прижучил я голодный организм. – Не нравится, жарь сам! Понял?»

Желудочно-кишечный тракт присмирел, утробно урча.

Расслышав шаркающие звуки шлепанцев, я понял, что Настя встала, и юркнул в ванную, пока она там не засела «отмокать». Быстро сполоснувшись, натянул треники, влез в футболку и вернулся за завтраком.

– Опять я опаздываю! – простонала мама из прихожки. – Пока! Чао-какао!

– Мам! Ты кофе не допила! – Выскочив, я протянул чашку – мама опорожнила посуду в два торопливых глотка.

– Все, я побежала!

Дверь захлопнулась, а с лестницы донеслось торопливое стаккато каблучков. «Первый пошел… – мелькнуло у меня. – Второй пошел…»

Помыв мамину любимую чашку, красную в белый горошек, я поделил яичницу на две половинки. А вот и сестричка явилась – в безразмерной ночнушке, заспанная и растрепанная, она выглядела недовольной. Усевшись, по привычке подворачивая под себя ногу, Настя облокотилась на стол и подперла голову кулачками, из-за чего ее симпатичное личико смешно искривилось.

– Чего дуешься? – бодро спросил я. – Каникулы кончились? Ничего, весенние скоро!

– Ага, скоро… – пробурчала сестричка. – Два месяца еще! С половиной.

– Лопай, – сказал я, накладывая Насте ее долю.

– Спасибо, – вздохнула девочка, ковыряя вилкой желток. – А можно, я у мамы кофе возьму? Ма-аленькую ложечку?

– Ложечку? – Я сделал вид, что глубоко задумался. – Ну, разве что со сгущенкой…

– А что, – воспряла Настя, – еще осталась?

То ли кофе так подействовал, то ли сгущенное молоко, но сестренка явно взбодрилась. Вскоре в ванной зашипел душ и донесся девичий голосок, напевавший что-то a la «тра-ля-ля!».

А вот мне поплохело. Я почти постоянно ощущал, что веду двойную, если не тройную жизнь. Ни родные, ни друзья даже не подозревали, с кем имеют дело. Я бегал от Моссада и КГБ, спасал людей, убивал врагов, но все эти деяния оставались невидимы, как шевеление рыб под черною холодною водой. Родителям и одноклассникам открывалась лишь та часть моего существования, которая находилась на поверхности, в зоне доступа.