Я хочу видеть мир, жизнь такими, как я видела их при тебе. Я хочу видеть краски цветов и наслаждаться их ароматом. Ты знаешь, как я люблю краски, радостные, яркие.

Теперь цветы в саду мне говорят только о кладбище и смерти, а аромат их для меня — запах тления.

Цветут розы. Я смотрю на них и думаю. Что такое розы, если нет Бориса. Я слышу восхищенные голоса: как красиво в лесу, какой чудесный воздух. Какой великолепный запах. К чему мне все это без тебя?

Единственное, что я ощущаю, — это атласную кожу Алеши, чудесный цвет его синих глаз и все его маленькое, такое дорогое мне его тельце, его ручки, ножки. Тогда смягчается мое горе. А как он разглаживает своей ручонкой морщины у меня на лбу!

Алеша — это частица тебя. Я нужна Алешеньке! Я нужна и нужна маме! Но я эгоистична. Мне нужен ты — мой любимый друг, мой дорогой муле. Ты мне нужен так же, как я нужна Алеше.

Часто я сижу с закрытыми глазами, а иногда просто глаза перед собой. Вижу твои карие, такие дорогие и милые глаза и вокруг них такие веселые лучики-морщинки, и я знаю, что тебя нет. Я начинаю кричать, протяжно, дико, протестующе.

Я готова разорвать себе грудь и вырвать из нее свое сердце, такое горячее и колючее, как кусок раскаленного шлака. Оглядываюсь кругом. Люди сидят и говорят со мной. На их лицах деловое, обычное выражение. Значит, я кричала молча. Значит, лицо мое тоже оставалось «деловым» и его не исказила мука.

Мой любимый, мой дорогой и единственный!

Как я всегда радовалась, когда приходила домой и видела в передней шинель и пару сапог. Сапоги моего мужа. Шинель с плеча моего обожаемого любовника. А рядом трогательные, крохотные, величиной со спичечную коробку каждый, сапожки нашего сынули и его микроскопическое пальто.

Всякая усталость сваливалась с плеч. Я знала, что меня ты всегда встретишь с улыбкой, с поцелуем. А после этого будет длинный разговор о дне минувшем, о событиях, о работе.

И никогда не бывало так, чтобы ты заснул, не поцеловав меня».

Такие вот письма. Письма зачем… куда… почему?.. Письма одинокой, изумительно красивой женщины…

Зоя Ивановна 45 лет прожила одна, замуж не выходила. И всю жизнь, все сорок пять лет ее мучила неизвестность — неизвестность, почему и как погиб ее муж.

И лишь через тридцать с лишним лет, в июле 1980 года, она изложила на бумаге все то, что так мучило ее.

Вот что она написала и что отдала мне в большом конверте за полгода до своей смерти, словно чувствуя ее приближение.

ИЗ АРХИВА 3. И. ВОСКРЕСЕНСКОЙ

29 июля 1980 г. М. Как же погиб полковник Рыбкин Борис Аркадьевич?

Этот вопрос для меня остается до сих пор неразгаданным.

А было так: во второй половине сентября 1947 года мы с Рыбкиным улетали из Москвы на отдых в Карловы Вары, впервые отправляясь проводить отпуск вместе. Я работала тогда в 1-м Главном управлении МВД СССР. Рыбкин — в 4-м Управлении этого министерства.

Ехали на машине на Внуковский аэродром еще затемно. Москва справляла тогда свое 800-летие и была ярко иллюминирована. Когда самолет поднялся в воздух, под нами было море разноцветных огней. Незабываемое зрелище.