А про княжича она почему-то говорить ничего не стала. Да и что тут скажешь — ныне жив-здоров, а завтра бог весть. Случись что — ничего не докажешь. Так и бегала по три раза на дню к матушке, а та и рада стараться — все равно у нее еще оставалось изрядно.
А бабка Жива вернулась домой лишь на седьмой день — раньше не отпускали. Заплатили, правда, по-княжески, да еще сам Василий Иоаннович перстень с искристым опалом с пальца стащил да одарил на радостях. Бери, стара, носи. Ну, и рублевиков, само собой, напихали. Подсчитали — два десятка, хоть деревню покупай, правда небольшую. Жива поначалу довольна была, пока мяуканья не услыхала, а как младенец первый раз голос подал — аж подскочила на лавке.
— Это кто? — спросила испуганно.
Анфиска смущенно пояснила, после чего тут же за заветным пузырьком метнулась — сызнова старухе поплохело. Да и было с чего. Как ни крути, а выходит, что внучка, согласно повелению бабки, чуть дите в землю не закопала. Заживо. А главное — чье?!
— Как сердце чуяло — не надо было туда идти, — жалобно подвывала Жива, прижимая руку к груди и скорбно раскачиваясь на лавке из стороны в сторону. — Ну и как мы теперь его вернем?! — напустилась она вдруг на внучку. — Что скажем-то? Мол, заберите еще одного — промашка вышла?
— И чего уж такого? Да государь лишь рад будет — был один сын, а стало два. Еще и наградит небось.
— Рад?! — визгливо завопила старуха. — Так ведь сказали ему уже, что одно дите родилось, и все. Теперь помысли, что он со мной, да и с тобой сотворит за лжу подлую?! Плахой он нас за то одарит, вот и вся недолга!
Анфиска молчала.
— И еще об одном помысли, — продолжала Жива. — Ежели хоть одна моя товарка дознается, что я живое дите за мертвое приняла — все. Кто там разбираться станет, что я сама на волосок от смерти была?! Такого даже у тебя николи… а я… на старости лет…
— Так что же — убить нам его, что ли?! — возмутилась внучка.
— Тю на тебя, девка! — опешила повитуха. — Думаешь, почто меня Живой зовут? Да потому что я в жисть никому плод не вытравливала. Иной раз понимаю, что надо, что так-то оно лучшей для всех будет, ан длань не поднимется. Советом подсобить, как самой скинуть, и то еле-еле язык ворочается. Вон, иди к Потычихе али к Марфе юродивой — они подсобят. А ты — убить. Я в головницах на старости лет ходить не желаю.
— А чего делать-то?
— Чего раньше творила, то и дале делай, — сердито отрезала Жива. — У матушки корми, а там что-нито примыслим. Можа, я к брательнику своему младшому отправлю. Он доселе кузнечит гдей-то там, под Коломной.
— А как же Москва? — вновь не поняла Анфиска.
— Ишь, Москва-а, — насмешливо протянула повитуха. — Всем Москву ныне подавай. В иных-то градах жисть куда как поспокойнее.
— Особливо в селище, али в деревне, — съязвила Анфиска. — А уж как славно повитухе в починке поживать, середь трех домов, где и вовсе трудиться не надо. Тока за безделье у нас не платят.
— Тут твоя правда, — согласилась Жива. — Опять же меня тут в Москве все знают, а коль ныне ты со мной, то и тебя знать будут. — И махнула рукой. — Ладно, оставайся. Егда час мой придет — заменишь.