— Это как будто толчок для чего-то нового, да?

— Я только одно знаю: человек не может быть никем другим, кроме как самим собой. Если разобраться, иного просто не дано.

— Ты говоришь, как мисс Катто.

— Я еще и не так могу.

Джудит улыбнулась.

— А как же ты сама, Мэри? Ты тоже являешься частью семьи, но я бы не сказала, что ты в ней растворилась и потеряла себя.

— Я — другое дело. Я на них работаю.

— Но ты бы никогда не смогла уйти. Мэри рассмеялась.

— Ты так думаешь? По-твоему, я останусь в Нанчерроу навсегда, буду все стареть и стареть, пока не стану совсем беспомощной и бесполезной? Гладить бельишко, ожидая, пока Афина народит кучу ребятишек, а потом ночи не спать, возиться с пеленками и учить еще одно поколение садиться на горшок? Чтобы в конце концов меня разбил паралич, я одряхлела, выжила бы из ума и стала обузой? Старуха, которой самой нужна нянька? Значит, так тебе видится мое будущее?

Джудит сконфузилась. Да, как ни стыдно признаться, именно так она все себе и представляла. Много лет прослужившая хозяевам верой и правдой, старушка Мэри сидит в кресле закутанная в шаль и вяжет вещи, которые никто никогда не наденет; ей носят чай, а за глаза стонут, до чего же она всем надоела!

— Просто я не могу представить тебя где-то еще, кроме как в Нанчерроу,

— И очень даже зря. Когда мне исполнится шестьдесят, я уйду на покой и стану жить в коттедже на ферме своего брата, в окрестностях Фалмута. Домик принадлежит мне. У меня были сбережения, и я купила у брата этот коттедж за двести пятьдесят фунтов. Стало быть, я не буду ни от кого зависеть. Вот что меня ждет в старости.

— О, Мэри, это просто замечательно! Но что они без тебя будут делать, не представляю!

— Не пропадут. Незаменимых людей не бывает.

— Они знают о твоих планах?

— Полковник знает. Я все ему рассказала, когда покупала коттедж. Доверилась ему. Он ездил взглянуть на домик. Кстати, сам заплатил за межевание.

— А миссис Кэри-Льюис?

Мэри засмеялась и покачала головой.

— Даю голову на отсечение, полковник ни словом ей не обмолвился. Понимаешь, он ее бережет. Оберегает от всего. Ну, прямо как ребенка… Так, ладно… — Практичная Мэри вернулась к насущным заботам. — Мы теряем время. Сколько можно сидеть и болтать? Если ты собираешься уезжать, пора заняться делом.

— Ты поможешь мне собрать вещи?

— Сначала позвони своей тете, — велела Мэри. — Не будем ставить телегу перед лошадью.

Диана проснулась. На дворе уже вечерело. Она поняла это, как только открыла глаза и увидела, что солнце опустилось и косые лучи падают в ее выходящее на запад окно. У нее под боком все еще спал Пеко. Она зевнула, потянулась и снова откинулась на подушки, подумав, как было бы прекрасно, если бы сон не только восстанавливал силы, но и прогонял из мыслей все треволнения и заботы, — и человек пробуждался бы с ничем не замутненной, умиротворенной душой, с сознанием пустым и чистым, как морской берег, омытый и выглаженный отливом.

Увы, это невозможно. Стоило ей очнуться, и ее толпой окружили заботы. Словно ждали, когда она проснется. Тётя Лавиния оправилась, но все еще так слаба. И вот-вот разразится война. Когда — никто не знает. Возможно, через две недели. Через неделю. Даже через несколько дней. Такое ощущение, что по радио непрерывно передают одни только сводки новостей, газетные заголовки с каждым часом становятся все более зловещими. Диана читала боль в лице Эдгара, и ее сердце разрывалось на части. Он старался скрыть от нее свои муки, но это не всегда ему удавалось.