— Десять тысяч танов[3], моя красивая госпожа. Эта алая ткань превратила бы вас в настоящую королеву.

Уже десять тысяч… в прошлом году было восемь с половиной. Айрин сокрушенно вздохнула — это две зарплаты Зака, если шахта не будет простаивать, как месяц назад после обвала. У Рин в сундучке есть три тысячи и… и… НЕТ. Черт возьми — нет. Потому что скоро Дэйзи опять в школу, потому что крыша в доме протекает и потому что они должны ее отцу четыре тысячи, которые брали в прошлом году тоже на ремонт проклятой шахты и до сих пор не отдали. Три из них они с Заком уже насобирали.

— Идем домой, Дэйзи.

— Но мы ведь ничего не купили, — захныкала девочка, с мольбой глядя на мать, — давай хотя бы посмотрим на танцы.

Но Айрин уже не хотелось здесь находиться, она была зла. Опять зла. На себя, на Зака, на проклятый город, на своих родителей и на то, что сны никогда не сбываются.

Рин взяла дочь за тоненькую ручку и потащила прочь от торговых палаток, но, когда проходила снова мимо слепой женщины с цветами, та вдруг схватила молодую женщину за руку цепкими шершавыми пальцами.

— Отпусти — у меня нет денег.

— Мне не нужны деньги.

Голос у старухи-торговки оказался очень мелодичным, певучим, от него по телу разливалось странное тепло и умиротворение. А прикосновение ее пальцев, показавшееся по началу мерзким, вдруг перестало раздражать, но женщина все равно высвободила руку.

— Лиры не простые цветы — это ловцы снов. Их нельзя продать. Их можно только обменять на что-то очень дорогое.

Айрин рассмеялась, но старуха даже не улыбнулась. На ее морщинистом, изрытом складками времени, лице застыло выражение полной отрешенности и даже скорби, словно она сама утратила нечто очень ценное. Впрочем, она слепая. И это более чем ужасно — потерять зрение.

— Лучше бы ты гадала по руке или продавала зелья. Кому нужны твои цветы?

— Тебе… и другим таким, как ты и таким, как я.

— Каким — таким?

— С разрушенными мечтами. Ведь они больно колются, да?

И Айрин в этот момент словно кольнуло иголкой в области сердца, она невольно прижала туда руку, чтобы унять тянущую боль.

— Что?

— Осколки иллюзий. Они впиваются в твое сердце и душу, вскрывают твои вены и впрыскивают в них яд разочарования день за днем. Концентрат становится все выше и выше, и иногда тебе хочется умереть от ненависти к себе и ко всем, кто тебя окружает. Но больше всех ты ненавидишь его… потому что он их разрушил.

— Что разрушил?

— Твои мечты.

Айрин посмотрела, как дочь крутится возле клоуна с разноцветными шариками и снова перевела взгляд на старуху.

— Ты хочешь сказать, что вот эти цветочки могут исполнить мои мечты?

Старуха покрутила в пальцах кулон, на длинной цепочке, висящей на ее дряблой шее. Вроде бы нищая, а цепочка явно из очень дорогих и кулон с короной — массивный, похож на именной. Но не это настораживало в женщине, а постоянно закрытые глаза, словно она спит и разговаривает в каком-то ужасающем сне, как лунатик.

— Я лишь сказала, что они превратят твои сны в явь.

— Бред. Мне это не нужно. Я и так счастлива. — она сделала маленькую паузу после этих слов и тут же продолжила, — А ты старая шарлатанка и обманщица. Я уже сказала, денег у меня нет и мне нечего дать тебе взамен.