Так и хотелось грохнуть что-нибудь об пол, чтобы выплеснуть злость, но в чисто прибранной комнате не нашлось ничего подходящего. Пока я изнывала в столовой за завтраком, чья-то невидимая рука успела застелить постель, вычистить камин и заново развести огонь. Элспет, конечно. На каминной полке стояла маленькая жестяная ваза с одуванчиками. Одуванчики! В январе! Интересно, где она ухитрилась их раздобыть? Конечно, можно было предположить, что где-то в замке имелись оранжереи, но вряд ли лорд Уэсли вздумал бы разводить в них одуванчики. Хотя… что я знаю о нем? Что он вообще за человек?

Как бы я ни храбрилась, но дядино отношение к Кеннету представляло серьезную проблему. Формально Робин Уэсли считался моим опекуном, и если он будет решительно настроен против брака, нам с Кеннетом останется только сбежать из Уайтбора в почтовой карете, словно каким-нибудь романтическим героям. Сомневаюсь, что он на такое согласится. Кеннет настолько щепетилен в вопросах чести, что наверняка предпочтет добиваться моей руки официальным путем.

«А ты уверена, что он вообще будет тебя добиваться? — прозвучал в сознании ехидный голосок. — Может, наоборот обрадуется, когда Уэсли ему откажет!» Но я сердито запихнула эту мысль в самый дальний уголок памяти и захлопнула за ней дверь.

Если я хочу выжить в Уайтборе, мне необходимо в кого-то верить.

Я уже поняла, что распоряжения лорда Уэсли выполнялись в Уайтборе беспрекословно. К трем часам у ворот уже ожидала запряженная двуколка, готовая доставить нас к миссис Полгрин, в дом с забавным названием Хоппер (гнездо). Забираясь в коляску, я пыталась привыкнуть к мысли, что здесь, чтобы добраться до ближайших соседей, приходилось каждый раз преодолевать несколько миль по серым заиндевелым пустошам. Для меня, всю жизнь прожившей в большом городе, это было так необычно! В Эшентауне мы, можно сказать, жили друг у друга на головах. Серые просторы Думанона, окруженные морем и насквозь продуваемые ледяным ветром, ошеломляли, сбивали с толку.

Вскоре коляска бодро катилась по глубокой колее, проложенной многими поколениями мулов. Лорд Уэсли, отвернувшись, смотрел в сторону, хотя, на мой взгляд, смотреть там было особо не на что. Изредка попадались клочки обработанной земли, но вообще казалось, что в этих краях люди не столько возделывали землю, сколько старались забуриться вглубь, пытаясь извлечь сокровища, скрытые в глубине. Гораздо чаще полей нам по пути встречались канавы, штольни, отвалы пустой породы, деревянные буровые вышки и колесные дробилки. Все это перемежалось унылыми картинами болотистых пустошей, где ветер шевелил сухой вереск и трепал редкие чахлые деревца. Единственными обитателями здешних болот были стоячие камни, провожавшие нас тяжелыми мрачными взглядами. Солнце давно скрылось, и землю заливал какой-то неопределенный, болезненно-серый свет. Могу поспорить, что девять из десяти эшентаунцев при виде такого пейзажа впали бы в меланхолию.

Один раз мы проехали через шахтерскую деревню — горстку деревянных и глинобитных хибар, крытых плавником. Меня поразила царившая вокруг нищета. Краска на стенах облупилась, кровля кое-где пестрела прорехами. Одна хижина и вовсе стояла пустой: окна заколочены, сквозь доски крыльца проросла ежевика. Мелкая ребятня при виде коляски побросала свои игры, высыпав к дороге, будто экипаж, запряженный двойкой лошадей, был здесь невиданным зрелищем. Какой-то мужчина в рабочей робе и жесткой шляпе с прилепленной к ней свечой, заслышав скрип колес, хмуро оглянулся, но, встретившись взглядом с лордом Уэсли, торопливо изобразил почтительный поклон. Вдалеке в холмах торчал полуразрушенный подъемник заброшенной шахты.