Я знаю, что у тебя редкое имя Матвей, смешная фамилия Матушкин, знаю, что ты грабил банк, словил пулю в брюхо от своих же дружков, сбежал из больницы, оглушив охранника, раздев и обезоружив его. Я не знаю, как ты добрался сюда, но ты прячешься здесь, потому что эта избушка стоит в стороне от деревни. Ты отвратительный тип, и я не возьму твою душу на опыты!

– Всё говорит за то, что ты – потусторонняя тёлка. Правда, колечко у тебя неслабое для привидения! Каратов тридцать будет брюлик. Такие только с аукционов продают. Наверное, всё-таки ты живая! Что, побежишь меня сдавать?

– Не знаю. Наверное, не побегу. Я просто понятия не имею, куда бежать. Я действительно заблудилась и не смогла донести лекарства до человека, которого очень люблю.

– Старого хрена прихватило от бурного секса? Сердце или спина?

– Он не старый.

Он снова заржал, схватившись рукой за живот.

– Зуб даю, ему за шестьдесят. Такие брюлики тёлкам начинают дарить, когда уже совсем нечем крыть.

Катерина не стала противиться своему желанию и от души залепила ему пощёчину. Его голова беспомощно дёрнулась назад, будто была головой тряпичной, дешёвой куклы. Он откинулся на подушку, закрыл глаза и, кажется, снова потерял сознание. Катерина вдруг явственно поняла, что больше всего на свете ей надоели эти плохо освещённые мужские лица без признаков жизни. Она присела на продавленную сетку кровати и уставилась на бледную физиономию. Так и есть: до невозможности голливудское лицо со всеми необходимыми для этого чертами и пропорциями, только лёгкая небритость превратилась в недельную щетину, щёки сильно запали, а почти белые волосы слиплись неопрятными прядями и падают на мокрый от испарины лоб. От него так несло жаром, что Катерине тоже стало вдруг жарко, будто в избушке растопили наконец старую, полуразвалившуюся печку. Она расстегнула на нём милицейский китель, узкий ему в плечах, с рукавами, не доходящими до запястий. Так и есть: на животе грязные от крови бинты, и запах… Она знала, как пахнут такие бинты.

Внезапно железные руки схватили её. Катерина дёрнулась, но силы в руках было немеренно, и она почувствовала себя бабочкой, которую вот-вот насадят на иголку, поместят под стекло, и будут хвастаться потом редким экземпляром. Про пистолет в своей руке она начисто забыла. Бледное лицо оставалось бесстрастным, не подавая никаких признаков жизни, а руки нагло и по-хозяйски обшарили всю её, забравшись под покрывало.

Про пистолет она начисто забыла.

Такие хозяйские это были руки.

– А ты и правда живая, – открыл он глаза. – Тёпленькая, гладенькая и без хвоста.

– Зато ты скоро сдохнешь. – Катерина смогла отпихнуть его руки только потому, что они сами этого пожелали. – У тебя температура градусов сорок. Тебе нужно в больницу.

– У меня в жизни не было негритянки! Давай меняться: ты мне на опыты своё клёвое тело, а я тебе – свою незрелую душу.

– Сейчас я пойду в деревню, найду телефон и позвоню…

– Всё-таки ты меня сдашь!

– Спасу. У тебя кровотечение.

Он закрыл глаза и опять стал похож на красивого молодого покойника.

Катерина шагнула к двери.