Снова прогремел «спенсер». Чуга краем глаза заметил, как с крыши дома напротив падает винтовка, а после скатывается и сам стрелок.
Хромая, подволакивая раненую ногу, Фёдор двинулся навстречу Монагану, замечая никчёмные мелочи — как мельчайшая, словно пудра, пыль бьёт из-под сапог, как жалобно звенит колокол на башне собора, задетый шальной пулей, — видать, рука стрелка, засевшего на крыше, дрогнула перед смертью.
Удар свинцового катышка развернул Чугу. Не удержавшись, он упал на одно колено и выстрелил — Хэта отбросило мощью 44-го калибра. Роняя «кольт», Монаган зашатался, слепо шаря по груди, размазывая кровь, пока не рухнул ничком, лицом в пыль. И тишина…
Помор, стоя на коленях и упираясь в горячую пыль рукою с револьвером, безразлично наблюдал за бегущими к нему Павлом и Ларедо, Бозом и Оливером. Потом плаза перекосилась и пропала, а щеке стало тепло. Милосердная тьма объяла Чугу.
Фёдор пришёл в себя ранним утром. Раны ныли, было тошно и противно, а слабость такая, что и котёнок заборет. Почти не ворочая головой, Чуга огляделся. Он лежал на топчане в одном красном белье. Холщовые бинты стягивали ногу, руку и бочину. «Хоть в башку не угодило…» — мелькнуло у помора.
Под сводами комнаты, в которой он лежал, было сумрачно, в маленькие окошки, прорезавшие толстые стены, засвечивали розовым первые зоревые лучи.
Издалека доносились негромкие, приглушённые голоса — высокий женский и басистый мужской. Чуга прислушался: разговаривали на испанском.
Шурша юбками, в комнату к Фёдору заглянула черноглазая сеньорита, улыбнулась радостно и убежала — только каблучки застучали дробно. Вскоре рывком открылась дверь, и вошёл Туренин. Князь выглядел и обрадованным, и смущённым.
— Ну вот, — преувеличенно весело сказал он, — на поправку пошёл, раз глазами хлопаешь, а не закатываешь!
— Где это я? — сипло проговорил Чуга, разлепляя спёкшиеся губы.
— У друзей! Это дом Хесуса Бердуго, старинного знакомца Гуднайта, а его дочь… Мария дель Консуэло, — проговорил Павел, жмурясь, — ухаживала за тобой. — Он вздохнул: — Я бы с удовольствием поменялся с тобой местами!
— Дурак.
— Есть немного! — весело признал Туренин. Потупился и сказал покаянно: — Не вышло у меня сразу снять того стрелка, а в Хэта я стрелять побоялся — мог и в тебя угодить… Ты как раз на линии огня стоял.
— Хэт… как? Готов?
— Похоронили уже! Всех троих! Узнал того, с бородкой?
— Узнал…
— Ну вот! Ты открыл счёт, и мы ведём. Троих или четверых нынче вовсю поджаривают на сковородках! Или варят в котлах…
— Толку с этого… Гонт-то жив.
— Ничего, это дело поправимое! — ухмыльнулся его сиятельство.
Фёдор покосился на окошко.
— Я что тут, весь день провалялся?
Туренин захохотал.
— Всю неделю, Федь! Всю неделю! Вторая пошла!
— Ничего себе… — пробормотал Чуга.
— Да уж! А кровищи сколько из тебя вытекло… Ведро! Гуднайт на радостях фургон нам с тобой оставил, старенький, но на ходу. Деньги, кои мы героически охраняли, уже в банке — долги выплачены, скотина закуплена. Чарльз с Оливером на пару собрался стадо перегонять — отсюда в Нью-Мексико, по реке Пекос. Кстати, держи… — Князь выложил на прикроватный столик две монеты по двадцать долларов и две по десять. — Твоя получка и мой должок. В расчёте!