— Пусти! — заверещал тот, лягаясь.
Чуга сцапал свидетеля за обе его немытые конечности, дёрнул на себя и перевернул на спину. Прижав его коленом, дотянулся до шеи и обжал кадык твёрдыми пальцами.
— Подслушивал, гад?
— Пусти! — прохрипел тот. — А то я всё хозяину расскажу!
— Это ты, Грязнуля Майк? — глухо донёсся голос Коломина. — Неужто нам попалась та самая крыса, что шныряет по всем углам, а потом докладывает кому надо?
— Это не я… — просипел Майк.
— Да что ты? А кто каждую ночь пропадает где-то по полчаса, а после от него тянет хорошим виски?
— Я больше не буду!
— Не будешь! — подтвердил Фёдор, стискивая горло Грязнули.
Когда Майк перестал дёргаться, Чуга спросил:
— И где его тут завалить пустой породой?
Савва Кузьмич часто дышал за спиной его.
— Лучше дохлую крысу в шахте оставить, — глухо проговорил он. — Пущай думают, что их неловкий соглядатай свернул себе шею, когда оступился.
Так они и сделали.
Глава 19
ГОДОВЩИНА
И потянулись дни за днями, наполненные тяжёлой, выматывающей работой. Чуга бурав вертел да молотом поколачивал, Коломин черпал порох да в шпуры его набивал, деревянной палкой трамбуя.
Индейцы к «пороховым мартышкам» не заглядывали, взрывы пугали надсмотрщиков.
Раз за разом вздрагивала преисподняя, тяжкий грохот прокатывался по выработкам, наполняя их пылью да дымом. Шаг за шагом удлинялись проходки, пуд за пудом откатывалась руда, жменя за жменей копился сбережённый порох.
Пришла зима. Рождество русские невольники встретили под землёй, выпили по очереди из фляжки да закусили, пожелав друг другу одного и того же — выйти поскорее на волю.
Наступил новый, 1868 год. Жаркая зима минула, и в Чихуахуа пришла короткая, но яркая весна. После Пасхи цветы пустынные увяли, трава выгорела, навалились духота и зной. Близилось лето…
…Туго шло дело, никак не наполнялся порохом шестой бочонок — руда попадалась бедная, и Гонт скаредничал, взрывчатки выделял с гулькин нос, в шпуры забивать нечего было. Какая уж тут экономия…
Правда, надежда у Чуги не увядала. Наоборот, уверенность всё сильнее крепла в нём. Честно говоря, к идее подрыва он относился скептически. Мало ли как оно грохнет! А как вывал ляжет? Надо же будет быстренько из этой чёртовой ямы выбираться, пока охрана не очухалась! Интересно, как же это ему исхитриться всё так спроворить, чтоб и коня раздобыть махом, и о бурдюках с водою не забыть, и едой запастись? В суматохе-то выйдет как всегда — хватай, что под руку подвернётся, и ходу! А потом что? От пустыни поблажек не жди, у неё одно наказание — смерть.
Поэтому Фёдор зря времени не терял. Подглядев, как выглядит ключ, которым краснокожие железную дверь отпирали, Чуга раздобыл подходящий штырь, гнул его и так и эдак, больше месяца подтачивал, и вот, апрельской тёмной ночью, прокрался ко входу в миссию. Было тихо, даже шагов вертухая слышно не было. Осторожно вставив свою отмычку в замочную скважину, Фёдор повернул её. Самоделка на полпальца крутнулась — и ни с места.
Ещё неделю помор обтачивал воровской инструмент, выходил пару раз по ночам, вроде как до ветру, и вот однажды сработанный им ключ со скрежетом провернулся, отпирая замок.