Когда Глэнтон со свитой снова мчался через деревню, люди шарахались, а лошади кидались на них; некоторые члены отряда, залитые чужой кровью, спешились и рыскали с факелами от хижины к хижине, вытаскивая оттуда жертв, рубя умирающих и снося головы тем, кто на коленях просил пощады. В лагере было несколько рабов-мексиканцев, они выбежали, что-то крича по-испански, но им размозжили головы или же пристрелили. Из дыма вынырнул один делавар, в каждой руке он нёс за ногу обнажённого младенца. Присев у места для мусора, выложенного камнями, он с размаху хрястнул обоих головами о камни так, что из родничков кровавым месивом вылетели мозги. На людях горела одежда, они бегали, вопя как берсерки, всадники косили их огромными ножами, а одна молодая женщина, подбежав к Глэнтону, обняла окровавленные передние ноги его боевого коня.
В это время к деревне приблизилась небольшая группа индейских воинов, сумевших поймать разбежавшихся лошадей, и среди горящих хижин засвистели стрелы. Вытащив из ножен винтовку, Глэнтон застрелил двух лошадей, которые шли первыми, сунул винтовку обратно, достал пистолет и принялся стрелять чуть ли не меж ушей своего коня. Верховые индейцы стали спотыкаться среди упавших и брыкавшихся лошадей, закружили на месте, сбившись в кучу. Их перестреляли одного за другим, а с десяток оставшихся в живых повернули назад, промчались вдоль озера мимо толпы стенавших и бежавших, и исчезли в шлейфе содовой пыли.
Глэнтон повернул коня обратно. Тут и там, на мелководье и на полосе соли в зоне прилива, обагрённой кровью и усеянной внутренностями, словно жертвы кораблекрушения, валялись мёртвые тела. Всадники вытягивали их из кровавых вод озера, и пена, легко набегавшая на берег в свете нового дня, становилась бледно-розовой. Они ходили от одного мертвеца к другому, орудуя ножами и собирая урожай длинных чёрных прядей, а их жертвы оставались лежать с голыми черепами и жуткими кровавыми «чепчиками». По зловонному пляжу, грохоча, промчались и исчезли в дыму разбежавшиеся лошади индейцев; через некоторое время они с диким топотом пронеслись обратно. Одни бойцы бродили в покрасневшей воде, бессмысленно рубя ножами мертвецов, другие лежали на берегу, пристроившись к телам павших под ударами дубинок молодых женщин, мёртвых или умирающих. Мимо, как странный продавец, направляющийся на рынок, прошёл делавар с целой коллекцией голов в руках: волосы он накрутил на кисть, и головы болтались и поворачивались. Понимая, что за каждый проведённый здесь миг придётся потом расплачиваться в пустыне, Глэнтон разъезжал среди бойцов и поторапливал их.
От потрескивающих костров появился Макгилл и остановился, уныло оглядывая происходящее. Его пронзило копьё, и он держался за торчавшее впереди древко из стебля сотола. Привязанный к древку обломок старого кавалерийского палаша вышел сзади у поясницы. Малец вышел из воды, приблизился к Макгиллу, и мексиканец осторожно опустился на песок.
Поди прочь от него, скомандовал Глэнтон.
Макгилл повернулся на голос, а Глэнтон навёл пистолет и прострелил ему голову. Сунув пистолет в ножны, Глэнтон поставил винтовку стоймя на седло и, придерживая её коленом, стал отмерять порох в стволы. Ему что-то крикнули. Конь задрожал и попятился, Глэнтон что-то тихо сказал ему, запыжил две пули и наладил их в стволы. Он не сводил глаз с возвышенности на севере, где на фоне неба вырисовалась группа верховых апачей.