Ларцева и Сашу Катина разглядела шагов за десять. Подбежала, схватила обоих за руки и уже не выпустила. Митя рвался командовать, но она крикнула (из-за звона в ушах говорить казалось недостаточно):

– Лучше Александру береги! Мужики сами управятся. И мундир французский сними, пока наши не прибили.

Обращалась к нему на «ты», как к своему.

– Не отойдешь от Саши?

– Ни на шаг, – пообещал прапорщик.

– А еще лучше уведи ее отсюда. Незачем барышне на такое смотреть.

Лишь после этого, успокоившись за внучку, Полина Афанасьевна пошла дальше.

Дым понемногу рассеивался. Повсюду валялись неподвижные тела. Помещица задела ногой сапог, который оказался странно тяжелым. Посмотрела – из голенища торчала кость и что-то багровое. Посреди лагеря, где взорвался порох, зияла большущая яма, шириной саженей в пять.

Звуки теперь доносились лучше. Слух прочистился.

Со всех сторон стоял ор. Кто-то выл от боли, кто-то стонал, матерились мужики, слышались удары.

Французы полегли не все, но сопротивления не было. Крестьяне волокли уцелевших за ворот, толкали, били.

– Солдат в яму! В яму! Кто смирный – не убивать! – закричала помещица. Не от человеколюбия, но потому что убивать долго, а время дорого. Бошан слышал взрыв и уже собирает своих шеволежеров.

Синих солдат – оглушенных, покалеченных, трясущихся, пыльных – в яму набилось, как селедок в бочку. Полина Афанасьевна решила, что довольно будет оставить для караула пяток мужиков. Велела им подобрать ружья, примкнуть штыки. Если кто из ямы полезет – колоть.

С этим ладно. Теперь амбар.

– Митя! – позвала она. – Тут боле бояться некого! Командуй! Ты знаешь, что делать. Сено и хворост к стенам! Но пока не запаливайте, слышишь?

Была у Катиной надежда, что Бошан, будучи встречен мощным залпом, на мост вовсе не полезет – вообразит, что перед ним целое войско. Тогда можно будет и отсюда овес вывезти.

– А вы разве не с нами? – удивился прапорщик, видя, что помещица поворачивается уйти.

– Я туда, к мосту. Пистолет мой отдай. Он тебе тут больше не нужен, а мне пригодится.

Катина сняла с плеч шаль, замахала ею, оборотясь к опушке. Там ждал конюх Федька. Из тех лошадей, что были захвачены у французов, Полина Афанасьевна отобрала двух порезвей, пригодных для верховой езды. Федор себя ждать не заставил – вынесся на поляну одвуконь.

– Лихова жалко. Каков герой, а? – Митя шел за помещицей. Ему ужасно хотелось поговорить о случившемся. – Его подвиг достоин занесения в анналы! Я ему сказал на прощанье: «Твое имя прославится в веках! Ты воззришь с небес, как будет славить тебя благодарное отечество!».

– Ступай-ка ты, сударь, к амбару. Собирай мужиков. Разожгите побольше факелов, – прервала его Полина Афанасьевна. – А Кузьма на небеса вряд ли попал. Больно звероват был. Легко французов убивал. Богу, чай, все равно, что они нам неприятели. Под землей Кузьма, в геенне огненной. Там героев много.

Только так, ушатом холодной воды и можно было остановить Митенькины восторги.

Но только Катина сказала про огненную геенну, и раздался из земного чрева глухой глас:

– Эй вы, наверху! Оглохли что ли, черти? Да вынайте же меня! Холодно!