Тут уж Катиной возразить было нечего. Она вдруг вспомнила суровое лицо Кузьмы, его твердый, неподвижный взгляд, исходившее от мельника ощущение некоей угрозы или опасности – такое, что люди вокруг будто съеживались. Сама-то Полина Афанасьевна подобного чувства не испытывала, но по другим примечала. Вот и бешенствовать Кузьма давно перестал, и рук боле не распускает, а деревенские его робеют. Лешак, как есть Лешак.

Помещица нахмурила брови, сверкнула светлыми глазами и сама тоже сделалась страшна.

– Что ж, потолкую с Лиховым. Прямо сейчас и отправлюсь.

Сашенька встрепенулась, хотела вскочить, но Катина удержала ее за плечо.

– Ты здесь жди. Он и так-то звероват, Кузьма, а коли твоя правда, не забуянил бы.

– Обязательно забуянит! Селеноманиак перед новолунием всегда яр, наливается своим голодом. Добро б ночи стояли пасмурные, а то ни тучки. Вы с собой Фому Фомича возьмите, он человек бывалый. Я ему еще в Звенигороде саблю купила, вдобавок к вашему ружью. Том, катлас!

Штурман важно отодвинул полу своего синего морского кафтана. У него там в самом деле к поясу была привешена какая-то штука с медной рукоятью.

Сашенька совсем перешла на английский, чтобы моряку было понятно:

– Мистер Дженкинс, вы знаете, что надобно делать, ежели мельник идет берсеркствовать.

Полина Афанасьевна последних слов в точности не поняла, но о смысле догадалась.

– Поди-ка тогда, дай мне с Фомой Фомичом наедине слово молвить.

Ни к чему девочке было слышать дальнейший разговор. Александра кротко, паинькой вышла.

Помещица помолчала, прикидывая, как подступиться к непростому предмету, но нужда в предисловиях отпала. Британец заговорил на сию тему сам:

– Млэйды, юной мисс говорить я не стал, а вам скажу. Если мельник станет сопротивляться, это будет очень хорошо. Я его, того-этого, прикончу. С чудовищами это лучше всего. А то ведь в вашей, извиняюсь за выражение, того-этого, стране даже смертной казни нет. Отправят гада на каторгу иль, того хуже, запрут в сумасшедший дом, а он сбежит и еще понаделает бед. Нужно уложить сукина сына на месте, и дело с концом.

Полина Афанасьевна вздохнула с облегчением, но было у нее еще одно сомнение.

– Да справитесь ли вы один с мельником? Он силен, как медведь.

Фома Фомич обиженно запыхтел.

– В девяносто восьмом году в Бриджтауне, на Троицу, залезли к нам ночью на «Медузу» трое местных разбойников. Все наши дрыхли, я один вахту стоял. Так я одному негодяю руку отрубил, другому, того-этого, клинок в глаз воткнул, а третий еле-еле успел в воду сигануть. Или еще в Саутгемптоне был случай, в кабаке «Кобыла и осел», в восемьсот пятом…

Он стал приводить все новые и новые примеры своей доблести. Катина не прерывала, но слушать перестала. Прикидывала, кто из деревенских мужиков покрепче и посмелее.

Тишка-молотобоец в позапрошлый год Кузьму не заробел, дрался с ним, с тех пор щербат. Еще Захарка-охотник, он зимой на волков ходит. Конечно, глухой Спиридон – этот от тупости вовсе страха не знает, а силища бычья. Из шустрых да быстрых сгодится конюх Федька…