Она и теперь торопиться не собиралась.

– Месяца два, а то и три выжду, – объяснила она прежде всего Платону Ивановичу, своему начальнику генерального штаба. – Пока у армейских интендантов запасы не иссякнут. А потом они дадут хорошую цену.

– Тут еще надо будет поглядеть, сколько провоюют, – усомнился староста. – Ежели до после нового урожая – одно, тогда продавцов много будет и овес сильно не подскочит. Ну а коли наши Бонапартия быстро побьют и война ранее Натальи Овсянницы окончится, то не пересидеть бы нам с конским кормом-то.

Катина ему, в политике несведущему, объяснила, что Бонапарта никто еще никогда не бил и что нашему теляте волка не забодати. Вопрос в другом: додержатся наши до осени иль запросят мира раньше. И тут – да, не пересидеть бы на овсе дольше нужного. Потому Полина Афанасьевна намеревалась за ходом войны зорко следить и как только покажется, что дело идет к замирению, скорее продавать уж за сколько дадут. На том и порешили.

Прежде чем перейти к следующему пункту, Катина поглядела на пономаря, шмыгавшего носом в уголочке. Предмет был деликатный, а этот разнесет по всей деревне.

– Ты чего тут торчишь, Варрава?

– На случай ежели воспонадобится что, – с поклоном отвечал тот.

– Не воспонадобится. Поди прочь! – резко сказала барыня. Не любила этого елейника.

– Вон пошел! – прикрикнула от печи и Виринея на замявшегося Варраву.

Он пошел, жалобно бормоча:

– Ругайте, гоните, побивайте каменьями – тем и спасуся. Кто унижен, тот и возвысится.

Теперь Полина Афанасьевна перешла к секретному: стала советоваться, кого отдавать в рекруты, потому что, раз война, начальство непременно потребует дать из Вымиралова пять, а то и шесть молодых мужиков, которых нужно от работ отрывать.

Тут рядили долго, в основном со старостой, но участвовал и поп по своей милосердной линии. Спросила Катина и мнение Кузьмы Лихова.

Наметили пятерых неженатых парней из тех, что поленивей, и шестым Сеньку Чухлого, который все равно пьяница, без него жене с детьми будет только легче.

В этом месте отец Мирокль изрек философическое:

– Эхе-хе. Мы третьего дня о Палаше-упокойнице горевали. Думали: вот она, беда. Однако недаром сказано: «Не сетуй на беду, ибо и у бед есть мера. Ныне горькое завтра покажется тебе сладким». Грянула истинно великая беда, и позабыта бедная убиенная дева. Еще ведь и так речено: «Довлеет дневи злоба его».

Здесь Саша, до сего момента сидевшая тихо, встрепенулась и звонко воскликнула:

– Ничего она не забыта! Мы будем искать преступника и обязательно найдем!

Все на нее обернулись.

– Знамо, будем искать, – молвила внучке Катина не без виноватости. – С неотложными делами только управимся…

После Синедриона намолчавшаяся за долгое сидение внучка накинулась на бабушку с вопросами, из которых явствовало, что до взрослости Сашеньке пока далеко.

Вопросы были такие:

– А вы видели, что у Кузьмы Лихова правая рука расцарапана? И что Варрава стоял, руки в рукава рясы прятал?

– Кузьма щуку из садка доставал, при мне было, – рассеянно сказала Катина, размышляя о важном. – А Варрава – червяк, какой из него убийца? Ты на всех что ли теперь царапины высматриваешь? И на отце Мирокле, и на матушке Виринее, и на Платон Иваныче?