Нашу военкоматовскую команду называли в Старой Анне «инвалидной бригадой», а когда злились (это случалось в дни призыва), зло шипели: «Тыловые крысы! Прижухли в теплом месте, а наши дети воюют». Насчет инвалидной команды я не обижался. Когда шли втроем, над нами только и оставалось, что смеяться. Михаил Игнатьевич, сгорбившись, осторожно нес свою высохшую руку, старший лейтенант Балакин заметно хромал. Я выглядел поздоровее, но из-за сломанной трижды ключицы одно плечо оставалось выше другого.

Из наград мы имели на троих всего две медали. Мою «За отвагу» и «За боевые заслуги», которую вручили Михаилу Игнатьевичу Горяеву в областном военкомате к празднику 26-й годовщины Октябрьской революции. Скромно! Случалось, инвалиды возвращались в село с орденами или несколькими медалями. А два офицера и снайпер-сержант (самозванец?), весьма скромно отмеченные, надолго засели в тылу. За какие заслуги?

Может, особых заслуг мы действительно не имели, но каждый из троих хлебнул войны. Судьба старшего лейтенанта Балакина сложилась, без преувеличения, трагично. Он окончил училище связи в тридцать шестом или тридцать седьмом, повышался по службе, получил под командование роту. Как и многие другие, дважды попадал в сорок первом и сорок втором в окружение. Оба раза терял свою роту. Что там говорить, если целые дивизии исчезали в немецких котлах.

После второго окружения Балакина промурыжили месяц в фильтрационном лагере и отправили на фронт, доверив всего лишь пехотный взвод. Спустя короткое время тяжело ранили. Старший лейтенант месяцев восемь пролежал в госпитале, его признали, как и меня, негодным к строевой службе.

С семьей вообще произошла драма. Жена с детьми жила в эвакуации, младший сын умер от болезни и недоедания. Получив сообщение, что муж пропал без вести, она с кем-то сошлась. Позже родила дочь, сожитель исчез. Сергей Балакин с трудом отыскал семью, но простить жене измену не мог. Уехал, оставив лишь немудреные подарки. Осенью сорок третьего, не выдержав, вызвал жену в Старую Анну и снова зажили вместе. Не слишком гладко, со взаимными упреками и скандалами.

К сожалению, на тихой военкоматовской должности Балакин продержался недолго. Он, как и Горяев, крепко выпивал. По утрам его трясло, он похмелялся самогоном, который тащили в военкомат каждый день. Кроме того, стал принимать подношения в виде продуктов, а они стоили на рынке большие деньги. Относил кур, яйца, масло в семью, чтобы подкормить ослабевших после голодухи детей и жену.

В то голодное время трудно было устоять от соблазнов, да еще имея на руках семью. Люди предлагали за отсрочку от призыва для их детей немалые подношения. Однажды столкнулся в одной из деревень со следующей ситуацией. Пасечник, у которого болел сын, предложил мне бидон меда, килограммов тринадцать-пятнадцать.

— Скажешь, что не видел моего Ваську, — уговаривал он. — Я на отшибе живу, никто ничего не узнает.

Мед мне прописывали врачи, бидон решил бы проблему лечения на всю зиму. Подумав, я отказался, хотя Михаил Игнатьевич мне доверял. Пасечник не успокоился и обещал в придачу половинку свиной туши. Я ничего не взял и поторопился уйти. Потом я подсчитал, на рынке «эти подарки» тянули тысяч на двадцать рублей, не меньше.