За спиной послышались легкие шлепки шагов, пересекающих палубу из твердого как сталь тикового дерева. Капитан Файндхорн вновь водрузил фуражку на голову, уселся поудобнее в кресле и посмотрел на своего старшего помощника, стоявшего там же, где только что стоял он сам, и задумчиво изучающего барометр. Какое-то время капитан Файндхорн молча глядел на него и размышлял о том, что его старший помощник является классическим опровержением широко распространенного мнения, будто светловолосые и белокожие не в состоянии хорошо загореть. Полоска на шее между белой рубашкой старшего помощника и светлыми, выгоревшими на солнце почти до платинового цвета льняными волосами была цвета старого темного дуба. Старший помощник повернулся, поймал его взгляд, и Файндхорн коротко улыбнулся:
— Ну, мистер Николсон, что вы об этом думаете?
В нескольких метрах от них стоял рулевой, а когда беседу могли слышать члены команды, тон капитана при обращении к старшим офицерам всегда был весьма предупредительным.
Николсон пожал плечами и подошел к двери своей мягкой, почти кошачьей походкой, словно опасаясь сломать старые высохшие доски палубы. Он посмотрел на раскаленное медное горнило в небе, на маслянистое медно-красное сверкание морской глади, на далекую линию горизонта на востоке, где вода и небо встречались в отливающем металлом голубом блеске, и наконец поглядел на нечто стеклообразное, похожее на шар, что разрасталось к северо-востоку от корабля, постепенно надвигаясь на них. Он вновь пожал плечами, повернулся и посмотрел на капитана, и в который уже раз Файндхорн был заворожен ясными, голубыми как лед глазами своего офицера, которые стали еще выразительнее на фоне темного, загорелого лица. Он ни у кого больше не видел таких глаз и даже отдаленно похожих на эти. Они всегда напоминали капитану Файндхорну об альпийских озерах. Это раздражало капитана, ведь у него был точный логический ум, а сам он никогда не бывал в Альпах.
— Сомневаться не приходится, сэр. — Голос был мягкий, подчиняющийся без усилий (замечательное дополнение к манере ходить и держать себя), но имел особый, глубокий тембр, позволявший обладателю быть уверенным, что его легко услышат даже в полной говорящих людей комнате или на сильном ветру. Николсон указал рукой в открытую дверь: — Все признаки налицо. На барометре всего двадцать восемь и пять, на ноль семьдесят пять ниже, чем час назад. Приближается, как летящий камень. Время года неподходящее. Я никогда не слышал о тропическом шторме в этих широтах, но опасаюсь, что на нас немножко подует.
— Вы просто гений в умении смягчать выражения, мистер Николсон, — сухо сказал Файндхорн, — и не говорите о тайфуне так неуважительно: «на нас немножко подует». Тайфун может вас услышать. — Он помолчал, улыбнулся и почти весело продолжал: — Надеюсь, что он вас услышит, мистер Николсон. Он послан Богом.
— Безусловно, — пробормотал Николсон. — И дождь. Будет ведь сильный дождь?
— Будет лить как из ведра, — с удовлетворением сказал капитан Файндхорн. — Дождь, открытое море и ветер в десять или одиннадцать баллов. И навряд ли хоть одна душа в японских сухопутных силах или военно-морском флоте увидит нас этой ночью... Какой у нас курс, мистер Николсон?