Вдруг в одном из окон на стене колыхнулась и пропала тень, что-то мимолетно блеснуло, и в следующий миг я услышал тихий голос Юриса:

– Второй!.. Гнездо «кукушки», гне… ук… шки!

Почти перебивая его, последовал доклад Горы, хотя его голос звучал чисто, помех практически не было:

– Шестой на позиции. Гости в хате, стол накрыт. Как принял, первый?

Пока все сложилось как надо, но по-прежнему молчал Мотря. Иван сейчас должен быть впереди, у перекрестка главных улиц поселка, в сотне метров от окраины, в ста тридцати от нашей позиции. Даже если Норд погасит снайпера, мимо дозора нам просто так не пройти, сто пудов будет шумно. Даже ветер стих, дождь почти не идет, и каждый шорох слышно далеко вокруг.

Стараясь говорить как можно более спокойным тоном, я ответил:

– Второй, шестой – ждать. Повторяю, ждать!

Так прошло минут пятнадцать, снова засвистел ветер, ветки кустарника и стебли сухостоя зашуршали в унисон, шепча какую-то свою очень грустную историю.

Дав сигнал Кудряшу следовать за мной, я отжал тангенту и приказал:

– Второй – работай, шестерка – жди. Как приняли?

Горан ответил как положено, а за Юриса ответила его винтовка. Как и откуда он стрелял, я, само собой, даже не понял.

Только спустя пару секунд снова раздался спокойный голос:

– Два ноль-ноль. Как принял?

– Второму – маршрут по схеме «забор». «Земле» включить маркеры, как приняли?

И снова отозвались только Гора, Норд и, соответственно, Кудряш. Мотря опять молчал, и это уже было совсем скверно. Маркерами были инфракрасные маяки, какими пользуются во время штурмовых операций импортные вояки. Они издают мерцающий, невидимый обычному глазу световой сигнал, чтобы силы поддержки не зацепили своих в случае чего. В ночную оптику и приборы ночного видения маячки видны прекрасно. Сейчас, когда шансов на тихий вариант уже почти не оставалось, я сделал ставку на скорость. Хотя шума никакого слышно не было, не исключено, что Мотря попал в аномалию и его просто разорвало на куски так быстро, что даже пикнуть не успел. Гадать смысла нет, за размышлениями мы обогнули развалины зернохранилища и вышли на окраину поселка. Целых домов почти не осталось, у всех не было крыш и недоставало то одной, то сразу пары стен. Мы шли вдоль улицы, держась северной стороны, чтобы силуэты развалин скрадывали движение хоть немного. Вдруг впереди в нашу сторону метнулась длинная тень. Я лишь в последний момент успел разглядеть мерцающий маркер в зеленоватом свете «ночника» и вскинуть руку в запрещающем жесте. К нам широкими скачками, но почти бесшумно бежал Мотря. Я дал сигнал остановиться и, как только боец поравнялся со мной, рывком прислонил его к стене.

Скрежетнула, осыпаясь, мокрая штукатурка, и, не дожидаясь моего вопроса, Иван громко зашептал:

– Рация сдохла, хана кровинушке моей! Я вас слышу, а передаче – кирдык! Дозор я успокоил. Там сидело двое, вы сейчас аккурат на них бы нарвались. Пошли покажу.

Мы прошли вперед еще метров десять, потом Мотря вывел нас к развалинам бревенчатой хаты, где от всего строения осталось три стены, а остатки четвертой вывалились наружу, перегородив улицу. Тут лежало двое сечевых, оба мертвее бревен на дороге. Обоим Мотря сломал шеи, только, как всегда, с фантазией. Первого, который сидел у обустроенного на небольшом возвышении пулемета, он убил ударом ноги в затылок, видимо с ходу, на второго прыгнул, не замедляя движения, но тот успел выстрелить из короткоствольного «каштана» с навинченным самопальным «тихарем»