— На досуге загляните в эти книги, — сказал он. — Я нашел в них сведения, которые вы можете подтвердить. Не приходится сомневаться, что вы видели убийство Риччио, совершенное шотландской знатью в марте 1566 года в присутствии Марии. Вы совершенно точно описали женщину: высокий лоб, тяжелые веки и при этом необычайной красоты лицо. Едва ли это описание можно отнести к двум разным людям. Рослый юноша — муж королевы, Дарнлей. Риччио, как повествует хроника, «был одет в широкий парчовый наряд с опушкой из темно-красного бархата». Ваш «свирепый человек с глубоко запавшими глазами» — Ратвен, который только что поднялся с одра болезни. Все подробности совпадают.

— Но почему я увидел это? — растерянно спросил я. — Почему именно я, а не другие?

— Потому что усталость и болезнь обострили ваше восприятие. Потому что вам случайно досталось зеркало, хранящее отпечаток событий.

— Зеркало! Так вы думаете, что это зеркало Марии — что оно стояло в комнате, где совершилось убийство?

— Я убежден, что оно принадлежало ей. Мария Стюарт была королевой Франции. Ее личные вещи должны быть помечены королевским гербом. То, что вы приняли за три наконечника копий, в действительности — лилии Бурбонов.

— А надпись?

— «Sanc. X. Pal.» Продолжим и получим следующее: «Sanctae Crucius Palatium». Кто-то сделал пометку на зеркале, чтобы указать, откуда оно доставлено. Это был Замок Святого Креста.

— Холируд!

— Именно так. Ваше зеркало прибыло из Холируда. Вы получили редкостный, исключительный опыт и при этом легко отделались. Но я не думаю, что вам захочется когда-нибудь испытать подобное снова.

— Который теперь час? О господи! Друг мой, почему вы настаиваете? Неужели это настолько важно? Сейчас самое время ложиться спать, вот и все. Но если вам так уж необходимо подвести часы — вот, возьмите и посмотрите сами.

С этими словами он снял с цепочки свой хронометр, очень массивный и старомодный, и протянул его мне. Потом повернулся ко мне спиной, пересек комнату, направляясь к полкам, и принялся изучать книжные корешки. Очевидное волнение и досада Бартина удивили меня: я не понимал, что его рассердило. Сверив с его часами свои, я подошел к нему и сказал:

— Благодарю вас.

Он взял часы и снова прикрепил к цепочке; его руки слегка дрожали. С тактом, которым я чрезвычайно гордился, я неторопливо приблизился к буфету и смешал немного бренди с водой. Извинившись перед Бартином, я предложил ему выпить и вернулся на свое место возле огня, предоставив гостю самому наливать себе, как это было принято у нас. Он так и поступил и вскоре сел рядом со мной у камина, спокойный как всегда.

Этот странный маленький инцидент произошел в моей квартире, где Бартин проводил вечер. Мы вместе пообедали в клубе, приехали домой в кебе, — словом, все шло как обычно, самым прозаическим образом. Я не мог понять, чего ради Бартину понадобилось нарушить естественный и привычный порядок вещей и чем вызвано его раздражение, если только это не было капризом. Чем больше я думал об этом, рассеянно слушая его остроумную болтовню, тем сильнее становилось мое любопытство. Конечно, я без труда убедил себя, что всего лишь беспокоюсь о друге. Любопытство часто скрывается под видом дружеской заботы. Наконец я бесцеремонно прервал монолог Бартина на середине одной из самых удачных фраз.