– Твою мать, Вова!

Гоблин на мгновенье обернулся.

Револьвер тявкнул – мимо! Второй раз – в молоко!

– Ложись, мля!!! – заорал что есть мочи механик, готовясь метнуть багор.

Но Мазин вновь замер, пытаясь прицелиться, – видно было, как дрожат его руки.

Зорг прыгнул вперёд, яростно замахиваясь страшной зубастой секирой… и тут боковая дверь, ведущая на палубу, с силой распахнулась, одновременно закрывая от меня профессора с механиком и отшвыривая гоблина к леерам. Тот сразу же развернул башку и ощерился во всю пасть, обнажив большие острые клыки. Я и сейчас мог промахнуться, но дверь помогала не отвлекаться – решился! Что?! Из двери белой молнией вынырнула тонкая мальчишеская рука с ракетницей.

Ба-бах! Наши выстрелы грохнули одновременно.

Я не увидел вспышки пламени, лишь сизое дымное облачко над палубой – шарик раскалённого термита влетел прямо в пасть зелёного эмигранта с чужой планеты. Наполненная адским пламенем башка резко откинулась, лапа выпустила секиру, хватаясь за грудь, куда попала пуля, выпущенная из винтовки. Гоблин секунду постоял, отклоняясь назад, а потом перекинулся через ограждение и рухнул в воду.

Ну, Лёха… сучок… Ну, ты гардемарин!

– Есть!

Дверь закрылась, юный артиллерист вышел и тут же согнулся через леера в рвотном импульсе, одной рукой вытирая слёзы… Профессор сидел с закрытыми глазами, откинувшись спиной на белый металл, а механик хлопал его по щекам.

– Палубным осмотреть судно! Парами, черти!!! – проскрипели жестяные динамики. – Судовому врачу на верхнюю палубу!

«Темза» еле шлёпала колёсами, подрабатывая против течения.

Метрах в пятидесяти по левому борту плавали обломки лодок и куски бальсы. Пять уцелевших зоргов пытались неумело грести к берегу, держась за толстые лёгкие обрубки.

Непривычная тишина – быстро отвыкаешь от неё в горячке боя. В ушах звенит! Я потёр уши, пару раз сглотнул, и звуки стали возвращаться.

Над подтопленным берегом летали птицы. Как же их тут много…

Вот сидят цапли, с интересом смотрят в нашу сторону, не снимаются – нет страха, лишь удивлены нездоровой суетой на реке. А эти птахи похожи на туканов, носищи огромные, загнуты, как банан… Тут и ибисы есть, в Египте такие же. И других хватает, белых и чёрных, пестрых и в маскировке – все заняты своим делом, словно и не было бешеной стрельбы на стремнине.

– Чисто, Илья Александрович!

Что-то прокричал командный голос врачихи, захлопали двери. Через несколько секунд завизжали девчонки: бляха, их-то кто выпустил! Нина, ну ты что, зачем! Вся палуба в крови, да ещё и ногами разнесли наверняка!

– Хорошо бы с воды поднять все эти луки, стрелы, пики… Что достанем, – нервно бросил я, машинально продолжая набивать второй пятиместный магазин. – И этих… пловцов добрать надо.

– Выловим, чё не выловить, делов-то, – легко согласился капитан, доставая из шкафчика блестящую фляжку. – Добрать… Может, арбалетчиков наших попросить? Как-то не с руки на воде беспомощных… Может, ты?

– Никогда оленей не бил на переправах. Да и не смогу пока.

От несгоревшего адреналина тряслось буквально всё, какая тут, к лешему, точная стрельба. Проблему решил Ярик, махнув нам рукой – сделаю, мол. После чего тихий стюард сел по-турецки, скрестив ноги, спокойно поднял биатлонку и начал выщёлкивать беглецов одного за другим. Чингизид – там, где я, там смерть! А я ему при встрече себя «бваной» предлагал называть… Вот где таланты зарыты.